Лирическое отступление. Конечно, даже со своей зарплатой я не смог бы позволить себе такую квартиру и такую машину. Это всё отец, храни его удача. В школе я уже не застал время, когда писали сочинения про типичных представителей. Мой отец тоже типичный представитель своего времени ‒ двадцать лет проработал в милиции, потом ушёл в бизнес, потом вынужден был уехать из страны, когда понял, что власть не даст ему нормально работать. Может быть, его бы посадили, но он знал слишком много и сумел себя как-то обезопасить. Отцу, маме и сестре разрешили уехать, вот только меня пришлось оставить в качестве своеобразного заложника, как гарантию, что, вдохнув воздуха свободы, отец не станет болтать языком. Теперь я не могу ездить за границу, а моя семья опасается возвращаться сюда, пусть и ненадолго. У них там теперь своя жизнь, родители живут в Германии, сестра вышла замуж за австрийца и живёт в Линце, родила дочку. Я видел племянницу только на экране. В целом, их жизнь протекает в другом мире, и наши миры соприкоснутся, только если в моей реальности что-то изменится ‒ когда весь тот колхоз (в философском и мировоззренческом смысле этого слова) исчезнет, когда президентом перестанет быть председатель совхоза, когда из власти будут изгнана вся номенклатурная нечисть. Вообще, я хочу написать книгу и даже придумал для неё название. «Философия колхоза», или, может быть, «Колхоз как философия», потому что для нашей страны колхоз ‒ это не предприятие и не способ хозяйствования, а философия, парадигма и символ веры, религия. Во что веруешь? В колхоз, всесильный и всепоглощающий.

Лирическое отступление затянулось. Легче на душе не стало, возможно, потому что у меня нет души. Лысая голова лежит на подушке. Интересные ощущения. Девушка-парикмахер говорила, что каждые два-три дня нужно брить череп во избежание щетинистости. Щетина будет скрести по наволочке и мешать спать. Само слово «щетинистость» звучит шершаво и цепляется за нёбо, дёсны и язык.

С самого утра в офисе какая-то суета. Оказывается, в городе N, с сорока километрах от Минска в квартире обнаружили труп женщины. В данном случае название города не имеет значения, потому что все маленькие города похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Площадь с райсоветом, статуя Ленина, церковь или костёл (а иногда, и то, и другое), несколько многоэтажек, частный сектор, много зелени, река, тягучая дремотность и серая обыденность

Пока на месте работают специалисты из районного отдела нашей Конторы, но всем понятно, что делом будем заниматься мы. Полковник устраивает небольшую планёрку, назначает старшим группы Серпохвостова. Тот медленно обводит взглядом собравшихся. Кажется, в холодном свете ламп мы выглядим не очень. Серпохвостов называет фамилии тех, кто войдёт в его группу. Вася, Герцык, Эмма как координатор. Серпохвостов смотрит на меня. За его спиной новая интерактивная доска с какими-то схемами и таблицами. Я делаю вид, что мне всё равно. Наверное, так и есть на самом деле. Мой череп привлекает лишнее внимание, и Серпохвостов выплёвывает мою фамилию, как будто она застряла у него в трахее и мешает дышать.

Мы ждём наш микроавтобус под пасмурным утренним небом. Наши эксперты выехали ещё рано утром, и, когда мы явимся во всём блеске своего профессионализма, у нас уже будут первые результаты. Нужно будет купить кепку, думаю я. Лысина зябнет и покрывается капельками тумана. Я вижу, что Эмма иногда искоса смотрит на меня. Серпохвостов кутается в плащ, который ему великоват. Герцык что-то обсуждает с Васей. Я рассматриваю мелкие трещины на терракотовом фасаде Конторы. Из-за угла выезжает наш микроавтобус, и мы загружаемся. Я сажусь в самом конце, чтобы смотреть в окно. Серпохвостов садится рядом с водителем. Духи Эммы пахнут на весь салон. Горьковатый запах заставляет меня отвлечься от размышлений. Эмма смотрит какие-то записи в блокноте, а Вася с Герцыком уткнулись в свои телефоны. На улицах города утренний час пик, и мы медленно тянемся, останавливаясь на каждом светофоре. Возле цирка мы совсем останавливаемся и стоим, наверное, минут десять. Наверное, пропускаем чей-то кортеж. В последнее время к нам повадились ездить делегации таких необычных стран, что найти общие интересы между ними и Беларусью тяжелее, чем обнаружить сходство ворона с конторкой. Впереди, как стробоскопы в провинциальном клубе, сверкают мигалки. Так и есть, очередной туарег, зулус или бедуин прибыл к нам со своих нефтяных плантаций. Мы теперь дружим только с такими, ведь среди руководства страны почему-то считается, что чем темнее у визави кожа, чем дальше от Беларуси находится его страна, чем более различны наши культуры и мировоззрения, чем больше у него долларов и нефти, тем крепче будет дружба. Видимо, со всеми нашими ближними соседями мы уже сдружились достаточно хорошо.