Воевода Ярослав Медведев гремел поблизости. Ух, суровый витязь – его латники в белых кольчугах разбили отряд Гнедого Таракана, всех грабастиков прирезали…И теперь охотились за оставшимися разбойниками. По словам Ямалгуда, тугарцы собирались выступить против ярославских дружинников…

Соловей был не против. Он валялся в беспамятстве на шёлковых подушках и собирался отправлять обоз с продовольствием в своё имение.

Полька же негодовала… Но и сидеть дома без дела не хотела, потому частенько выезжала со своей нянькой на карете со спаренными лошадями, чтобы проехаться по бескрайним гектарам земли, с которой ушли крестьяне, боявшиеся Соловья.

Жили они далеко от острогов, поэтому тысяцкие не рисковали отпускать свои отряды для поиска Одихмантьева сына. Кто-то, может, и нёсся рысью по лесу и полю, и даже кое-какие ордынцы отдельно теряли головы, но до имения Соловья не забредали.

Он сдружился с одним одноглазым разбойником по кличке Мотыга – завшивленный, тощий. С торчащими рёбрами и жёсткой зелёной щетиной. Они жили в его шатре целую неделю… Пока к ним не приехал подозрительный всадник в красных блестящих доспехах.

На его седле покачивался большой лук, рядом – колчан со стрелами.

Соловей смутно помнил впоследствии рассказ его о том, как он их нашёл. Но хорошо помнил, какие слова он передал от Тугарина.

– Я – гонец от нашего Пахана, великого Тугарина, – сказал им всадник, входя в шатёр без особенных раскланиваний. – Ты, Соловей, очень обидел его. И он советует тебе поостеречься. Ты понял?

Соловей посмотрел на него осоловевшими глазами и промолчал.

– Изыди отсель, мареновый! – рявкнул Мотыга. – Как ты смеешь толковать в таком тоне с моим гостем?!

Гонец холодно улыбнулся… Как смотрит пасынок на пьяного вдрызг и совершенно безобидного отчима.

– Он уважает тебя, но ты перешёл рубеж. Дружбы больше меж вами не будет. Остерегись, Соловей, Одихмантьев сын!

Сказав это, гонец ускакал.

Соловей, собственно, не придал значения этому, пока не произошло кое-что.

В очередное утро Полька, её нянька и кучер Прошка поехали на прогулку. С раннего утра солнце ещё не припекало, стояла чудесная свежесть, и лошади шли довольно обрадовано по сочной росистой травушке.

Полька же – по характеру своему мрачная и хмурая – и в это утро нарядилась в чёрное траурное платье в пол, и нацепила на шею белые крупные бусы.

Они проехали несколько километров, прежде чем кучер начал недовольно бурчать.

– Что там. Прошка? – строго спросила Полька, наклоняясь вперёд.

– Оборванец какой-то! Лезет под копыта, ух, сволочь! Пошёл отсюда!

Полька, наклонившись ещё, отчётливо увидела престарелого мужичка в лохмотьях, который действительно собирался залезть то ли под копыта их лошадей, то ли под колёса повозки. Он вытянул вперёд длинные жилистые руки, будто собирался попросить подаяние.

– Я тебе дам! – крикнул кучер и взметнул кнут, чтобы хорошенько приложиться к оборванцу… Но не удалось.

Бродяга мгновенно перехватил руку, готовящуюся его хлестнуть, и рванул кучера на себя. Тот с рёвом слетел с своего места – Полька отчётливо увидела его потёртые башмаки, взметнувшиеся в воздух. А потом он кубарем покатился по траве.

Но повозка дальше не поехала – лошади дико заржали и задыбились… В первый момент девушка не поняла, что произошло, но потом увидела, как бродяга второй рукой схватился за колесо повозки и удерживает её.

«Чертовщина!» – только и подумалось ей.

Рука же оказалась уже не той жилистой старческой рукой, а белой костистой лапищей с огромным кулаком. Да и вообще, этот бродяга обернулся в огромное чудовище – кипенное, из которого торчали белые рога по всему телу. И вдоль позвоночника.