– А что за командировка? Не, ну, если не секрет, конечно…

– Перевожу технические тексты, с английского. Помогаю осваивать новое оборудование на предприятии «Рассвет».

– У Хомичева! Ха! Да, это же мой одноклассник, чтоб ты знал! Учились вместе. А видишь, как раскрутился… Молодец-удалец, новый русский, твою мать… Хорошо хоть платит? Он всегда жмотом был, убить не жалко…

– Нормально, не обижает, – ответил я и поймал себя на мысли, что желание продолжать разговор у меня пропало. Я только что расправился с двойной порцией второго, хотелось горячего чая, который немного остыл за время моего неторопливого обеда, хотелось покоя. Чтобы не говорить самому, достаточно дать повод, а вернее, интересующую твоего собеседника тему для разговора. Слушать иногда полезнее, чем говорить. Я настроился слушать.

– А, как вы говорите, Хомичев раскрутился?

Наверное, выражение моего лица вдохновило мужчину на подробное описание незаконной деятельности школьного товарища по организации предприятия «Рассвет». Он стал очень активно размахивать руками, то перед моим носом, то над своей головой. Крошки сыпались изо рта во все стороны, оседая на груди, на рукавах и на столе. При этом он каждый раз причмокивал губами, слизывая остатки соуса с пальцев, и очень шумно глотал. Успокоиться не получилось.

– Ладно, братан. Давай, мне пора. Не прощаюсь. Ты, если что или если кто, сразу мне. Понял? – сказал мой новый товарищ. – Я в городе, знаешь, не последний человек тоже. У меня ларек здесь, за углом. Заходи. Меня Серегой зовут.

Как зовут меня, его, похоже, не интересовало. Серега начал уверенно пробираться к выходу. Широкими жестами он отодвигал стулья, при этом старался никого не задевать. Я сравнил его с ледоколом, который упорно прокладывает себе путь среди льдин. На ходу он застегивал куртку, таким же широким жестом открыл входную дверь и оказался на удивление галантен, когда путь на улицу ему преградила женщина. Серега пропустил ее вперед, поздоровался и пошел по своим делам. «Ага, вот и она!», – подумал я и услышал свой громкий вдох облегчения.

Мы были не знакомы. Нет, о ней я мог бы сказать, что она меня не замечала вовсе. Она не догадывалась о том, что на протяжении последних десяти дней является объектом наблюдения мужчины, сидящим за ее спиной на расстоянии трех обеденных столов.

Я мог бы пофантазировать и опять прибегнуть к художественному вымыслу, сравнив ее с Блоковской незнакомкой. Но я осознанно не стану этого делать, чтобы не вводить в заблуждение прежде всего себя. Я хочу быть предельно откровенен в описаниях и точен в оценках, чтобы все-таки разобраться в причине моего помешательства этой женщиной. Понять, что же первично в зарождении чувств – внешность, обаяние, непредсказуемость в поступках или что-то еще. Неведомое влечение, сила которого измеряется способностью сторон пойти на жертву. Потерять что-то, в надежде обрести еще большее и успокоиться, в конце концов.

Как странно, но я не помню, что особенно меня в ней привлекло в начале заочного знакомства. Может, вспомнил жену, ее ласки, и захотелось увидеть перед глазами женское. Может, задремал после обеда на полный желудок в теплом помещении, и запахи навеяли миражи. Не знаю, не помню.

Ее фигура, полная противоречий и несовершенств, приобретенных с годами и в результате недочетов генной инженерии, не имела пропорций. Просто была фигура.

Опять же наверняка когда-то эта женщина была привлекательна. Но всю привлекательность она или растеряла по дороге жизненных передряг, или сознательно оставила в далеком прошлом, чтобы избавиться от неприятных воспоминаний.