Все эти три долгих года она слишком помнила человека, причинившего ей боль, даже не его самого, а те муки, которые оставил он ей на память о себе. И всех мужчин она по инерции видела лишь существами, несущими женщинам только страдания. А того – кого-то, принца, о котором мечтала в далекой юности, пусть и не спасавшего ее от дракона, как в давно придуманной ею сказке, пусть и без белого коня, пусть просто пришедшего к ней пешком, но одного такого на весь мир, Лена уже не мечтала встретить. И ее девичий, по-детски наивный, смешливый взгляд, везде и всегда ожидающий чуда, становился все более взрослым, серьезным, женским.

Но вот теперь! Такой же сумасшедший мечтатель, как и она, ворвался в ее жизнь, перемешал все чувства, все планы, расписанные на пять лет вперед, разбередил желания и мысли и исчез, не спросив даже ее имени и не сказав свое. И Ленина разбуженная душа летела за смеющимися серо-голубыми глазами, за солнечными зайчиками апельсинов, за человеком, вырвавшим ее из реальности и забывшим поставить на место – на ту полку, где последние годы безмятежно и равнодушно стояла холодная каменная статуэтка по имени Лена.

Лена тряхнула головой с непослушными светлыми кудряшками, откинула с лица челку, еще раз встрепенулась, словно пытаясь отогнать мысли о нем, и снова принялась писать политическую статью, которая неизвестно зачем вдруг понадобилась их журналу, и еще непонятней, почему работать над ней предоставили именно ей – Лене. А в ее обычно трезвую и светлую голову лезли странные и нелепые мысли: «А если бы миром правила любовь, если бы каждый жил не с первыми попавшимися мужем или женой, с которыми многих свели не чувства, а обстоятельства, а мог встретить своего человека – единственного и горячо любимого, – зачем нужна бы была политика, собрания, выборы? Все бы были счастливы – и всё»! «И мир бы расцвел от всеобщего счастья, – добавила она с усмешкой, не замечая, что говорит вслух, – потому, что всем было бы ни до чего иного». «А может быть, просто люди стали бы добрее от собственного счастья»? – снова подумалось ей.

И в таких спорах с самой собой, в мыслях о жизни и о волшебном, не прогоняемом из сердца «может быть», в мечтах, незаметно, но навязчиво влезающих в голову, с лицом, неизбежно стоящим перед ее глазами – его лицом, то улыбающимся, то равнодушным, Лена провела день. И не заметила, что сегодня она почти не выходила из-за своего стола, не поболтала с девчонками, не сбегала в буфет пообедать. И, словно в дымке, почти не видела, как коллеги иногда подходили к ней, что-то спрашивали, говорили, она кивала, слыша, но почему-то не воспринимая их слова, и те уходили, недоуменно пожимая плечами.

Но мысли о том, что она, и правда, увлечена этим странным человеком, Лена гнала от себя с непрерывным упорством. Но все же… как идет голубой цвет к его глазам… И она вновь не замечала, что светло и радостно улыбается, глядя в окно на падающий уже густой пеленой снег.

Вечером пришлось немного задержаться на работе – Лена, витающая в облаках на протяжении двух предыдущих дней, не успевала завершить срочную статью. Домой ехала уставшая в полупустой маршрутке. Ее клонило в сон, и девушка не заметила, как остальные пассажиры вышли, а водитель направил автомобиль на стоянку автобусов. Очнулась она в кромешной темноте пустыря.

– Где я? – Она лишь задремала и тут же пришла в себя. Как могла она оказаться за это время где-то, кроме дороги. Она испуганно пробралась к двери, которая, как ни странно, была открыта, вылезла наружу, огляделась, поежилась. Маршрутка стояла поодаль от автобусов, ближе к зарослям у забора, дальше пустынная дорога вела к автозаправке. Люди здесь ходили редко даже днем. Водитель не заметил ее что ли? Она обогнула маршрутку, чтобы направиться в сторону дома и вдруг…