Он вошел в квартиру, ощущая некоторую скованность, будто совершал что-то противозаконное. Прошел сперва в уже знакомую гостиную, поискал глазами Клотильду. Та сидела на спинке кресла и нежилась под лучами солнца, пробивавшимися сквозь щель в тяжелых складчатых занавесках. При виде Касаткина она слегка поджалась и коротко мяукнула: то ли поприветствовала, то ли спросила по-кошачьи, чего это он явился так рано.

– Ты не думай, я осмотреться зашел, – обратился он к ней со всем дружелюбием, на какое был способен. – Я же тут теперь вроде сторожа. Ну, или дворецкого, если ты королева.

Клотильда, по-видимому, оценила комплимент, с довольным видом мурлыкнула и спрыгнула со спинки кресла на сиденье, где разлеглась с аристократической вальяжностью.

Алексей прошел в смежную комнату, которую Грета Германовна ему не показывала. Здесь было что-то наподобие будуара с двумя гобеленами, изображавшими оленей на водопое, широкой кроватью, комодом и большим книжным шкафом. Так вот откуда запах бумажной пыли, распространившийся по всему жилищу.

Касаткин, как всякий советский человек, обожал читать и стал с жадностью всматриваться в корешки плотно пригнанных друг к другу томов. Увы, среди них почти не было художественных книг – в основном пособия по искусствоведению, справочники, альбомы с картинами и тому подобная скучища.

Вот разве что десяток поэтических сборников, но и это на любителя. Алексей к стихам относился равнодушно, последний раз читал их еще в школе.

Он протянул руку и вынул из шкафа тоненькую книжицу. На ее порыжелой и покоробившейся от времени обложке значилось: «Владимир Маяковский. Трагедия. Издание первого журнала русских футуристов. 1914 год».

Он открыл книжку на начальной странице. Это была пьеса. Над списком действующих лиц чернильной ручкой было начертано: «Дорогой Греточке с любовью и почитанием. Лиля Брик, Москва, 16 июля 1971 года».

У Касаткина это имя – Лиля Брик – вызвало смутные воспоминания. Какая-то знакомая Маяковского… или жена? Грета Германовна, знать, важная птица в мире искусства, раз ей такие люди старинные книжки дарят. Брошюрка пускай с виду и неказистая, но, поди, музейная редкость, цены немалой. А тут стоит себе запросто в домашнем шкафу – бери не хочу.

Алексей открыл книжицу наугад, и взор натолкнулся на строчки:

Красиво, черт возьми! А Касаткин думал, что Маяковский только про советский паспорт сочинять умел и про «кто там шагает правой». Надо будет почитать повнимательнее, это и для будущей семейной жизни полезно. Юля иной раз заводит разговор о чем-нибудь поэтическом, а он и не знает, как поддержать. Сидит дуб дубом. Нехорошо.

А вот и героиня стиха лбом в голень боднула. Надоело ей одной, общения требует.

Алексей провел рукой по ее гладкой шерсти. Под пальцами потрескивало статическое электричество.

Сказал негромко и доверительно:

– Ну что, будем дружить? Хозяйка твоя в отпуске, не обессудь. Сама уехала, а тебя не взяла. Но ничего, продержимся.

Так и освоился Леша Касаткин со своей новой должностью смотрителя. Клотильда ему приглянулась, он поначалу собирался ее к себе домой забрать, чтобы и ей веселее было, и ему по три раза на дню не приходилось через площадку бегать. Но кошка, когда ее взяли под брюхо и понесли к порогу, закапризничала, стала вырываться – явно была против того, чтобы покидать насиженное место. А Юля, когда он принес на одежде черные ворсинки, расчихалась, засопливилась и пожаловалась на аллергию. Так и не покинула Клотильда своих законных владений.