– Ты чего? – опешил он. – Это же я.

Убедившись, что это и вправду он, Клотильда покинула укрытие, но все еще была напружинена, осторожно вертела головой и дергала ушами.

– Кто тебя напугал? – спросил Касаткин и протянул к ней руку.

Как правило, она не сторонилась его, ластилась без боязни, но сегодня ее что-то тревожило.

Он достал из холодильника кусок вареной пикши, оставшийся со вчерашнего дня, положил его в кошачье блюдце и поставил на батарею, чтобы аристократка не попортила зубы, жуя слишком холодную еду. После этого на всякий случай обошел квартиру, проверил замок на входной двери, шпингалеты на окнах. Все цело, нигде ни малейших признаков вторжения. Вещи на местах, полный порядок. И кому, скажем откровенно, вздумалось бы сюда вторгаться? Денег в квартире нет, это Алексей знал доподлинно. Не то чтобы нарочно искал, но когда перебирал книги, фотографии и все остальное, ему не попалось ни рубля. Вероятно, Грета Германовна хранила свои капиталы в сберкассе, а всю наличку забрала с собой в отпуск.

Украшения у нее тоже были не ахти какие дорогие – немного бижутерии в лакированной шкатулке. Все, на что могли бы позариться воры, – пяток-другой дореволюционных изданий. Их теоретически можно загнать коллекционерам-букинистам. Но все эти издания стояли в целости и сохранности в шкафу.

В конце концов Касаткин убедил себя, что Клотильду напугал шум, донесшийся из-за пределов квартиры. Бывает. У этой хвостатой барышни натура впечатлительная, ее легко вывести из равновесия.

Однако на следующий день ситуация повторилась, и Клотильда смотрелась еще более встревоженной. Она бегала по квартире, мяукала, и Касаткину никак не удавалось ее угомонить. В тот день Юля не пришла, ее группу по линии студенческого профсоюза повезли на экскурсию в Царское Село. Алексей до вечера просидел в квартире Греты Германовны. Он бы и ночевать тут остался, но неловко было занимать хозяйскую кровать, накрытую безупречно расправленным покрывалом.

Половину пятого дня он пробегал по ювелирным магазинам. Время поджимало, Восьмое марта приближалось неотвратимо, а он так и не определился с подарком Юле. Раньше у него не возникало поводов прицениваться к украшениям, и он наивно полагал, что гонорар, полученный от Греты Германовны, не так уж мал. Но оказалось, что драгоценные камни и благородные металлы стоят безумно дорого!

От цифр на прейскурантах у Алексея перехватило дыхание. Самое тоненькое колечко из золота 583-й пробы – девяносто рублей. Серьги-листики из того же материала – сто сорок. Перстень с тремя бриллиантиками – пятьсот тридцать!

Серебро стоило на порядок дешевле. На свой полтинник Касаткин мог купить серебряное колечко, даже с маленьким камушком-александритом, но представлял себе, как скривится Юля, увидев это невзрачное подношение. Она не Грета Германовна, ей простецкие финтифлюшки не подойдут.

Нет, ну ее, эту ювелирку! Мало ли других подарков?

Алексей сел в метро и съездил на толкучку. Спекулянты наперебой предлагали югославские сапожки за шестьдесят рублей, джинсовую юбку за семьдесят, плащик за восемьдесят… Обыкновенная советская девушка, получив любой из этих презентов, верещала бы от восторга. Но Юля… Югославскими сапогами ее не удивишь, она носит итальянские.

Ожидаемо провалилась и затея приобрести что-нибудь из косметики и парфюмерии. Естественно, пятирублевую «Красную Москву» Касаткин даже не рассматривал, а флаконы с иностранными ароматами тянули на месячную зарплату. Все, что было ему по карману, – французская туалетная вода, но крошечный пузырек толщиною в палец дарить стыдно.