– Как больно обжигает свет!
Все на пути – немного боги,
И каждый оставляет след
На ослепительной дороге.
* * *
Я сто жизней чужих сочинила,
В путь отправила легкой рукой,
Выцветают в тетрадях чернила,
Значит, песням пора на покой.
На часах время тусклое тает,
Исчезает, как сизый дымок,
Собираются месяцы в стаи
И, курлыча, летят на восток.
Все спешат к своему назначенью,
Так и я, спрятав пламя в сосуд,
Незаметно плыву по теченью
На изменчивой вечности суд.
* * *
Привычная траектория:
Диван, тротуар, траттория
И там за бокалом кьянти
Рассказ о большом таланте.
Непризнанные кумиры
Азартно тасуют лиры:
Один бы снимал картины,
Покруче, чем Тарантино,
Другой превзошел бы Данте,
А третий стал музыкантом…
Но критики сплошь – кретины,
А члены семьи – вампиры,
И бисер метать не нужно.
А те, кто сейчас заслужен,
Все бездари и мутанты.
До ночи трещат у столика
Три сморщенных алкоголика.
Диван, тротуар, траттория —
Банальнейшая история.
* * *
Поверь, я многое знаю
И даже в чем-то права,
Но только я заклинаю:
Не надо к нему ревновать!
Любовники? Нет, это пошло,
Любовь не имеет границ:
Мы связаны памятным прошлым
И тысячей общих страниц.
Он только мое Alter ego,
Души отраженье в стекле,
Он космос, куда я с разбега
Могу улететь на земле.
Так много придуманных истин,
Закон соблюдаемый строг…
Гляди, я рассыплюсь, как листья,
Причудливым золотом строк.
* * *
Как будто свет, вглядишься – тьма,
Свершеньям не дано отсрочки!
Меня еще сведут с ума
Мои же собственные строчки.
Уходят в бездны корабли,
На ликах проступают пятна,
А время на часах Дали
Течет туда… Течет обратно…
* * *
Дурманны поздние прогулки,
Исканья счастья до утра!
Как жизни, вьются переулки,
Ночные носятся ветра.
Ни старый друг, ни дома пристань,
Где обеспеченный уют,
Душе, изломанной и мглистой,
Успокоенья не дают.
Давно тревожит вдохновенье —
Неизлечимая болезнь,
Сознанье неусыпным бденьем,
Раскрывшимся объятьям бездн.
С ним игры, как с огнем, опасны:
Всегда на грани, на краю…
– Но как восторженно и страстно
Я сердце слову отдаю!
* * *
Быть лебедью, лететь без следа,
Пленять бесстрастностью сердца
Людей, богов… Рожать, как Леда,
От Зевса, но из яйца,
Не вить гнезда, не знать привычек,
Свободной красотою – зля!..
Но женщине с душою птичьей
Чужою кажется земля.
Ей печься о насущном хлебе —
Лишиться легкого пера:
Певучая тоска о небе
Звучит в нем звонче серебра.
Сурова дань, чтоб жить крылатой,
Не знать соблазнов и оков:
Век биться, раненой, распятой
В прорехе между двух миров.
* * *
На земле не удержишь взгляда:
– Бездны неба к себе зовут!
А рассеянные Плеяды,
Точно птицы, в ночи плывут.
Голубиная стая! Мимо!
Год от года привычный путь!
Мне б звездою, для глаз незримой,
По безмолвной волне скользнуть
И тихонечко влиться в стаю,
Просиять, где туман и мгла…
Я страницы сейчас листаю —
Точно слушаю взмах крыла.
* * *
Пустышка иллюзорной славы,
И снова бездорожье, дым…
Как будто полевые травы —
Противоядье от беды.
Сбежать от всех и вспомнить радость,
Раскрыться солнцу – как цветы!
И большей не просить награды,
Чем оградить от суеты.
Софье Парнок
В сонном мареве плавится дом,
Словно страсть все вокруг истомила:
– Я сегодня тебе со стихом
Роковым, как она! – изменила.
Древней выдержки: сладок, певуч,
Знойно выплетен, тайно-застенчив!
Сердце трепетно трогает луч
Бывших рядом – и брошенных женщин.
Как вакханки, огни в зеркалах
Пляшут ярко, дразня и волнуя…
Стройных строф восхитительный лад
Обжигает – и ждет поцелуя.
Смех двойняшки Сафо – молодой,
Безмятежной, ревнивой голубки!
И томление розы седой,
Слишком мудрой, печальной и хрупкой.
Марине Цветаевой
Выводит хор: благословенна в женах!
А я тебя тихонько помяну:
Мерцающий насквозь и в глубину