С этого момента по решению Валиева вся черновая работа подразделения была возложена на Шварцмана. Эта такая работа, как сбор дров для костра, его разведение и поддержание, уборка территории, отведённой для нашего взвода, и прочие мелочи, относящиеся к общему быту.

В первые же полчаса мы разбили палатку, которую установили на траве за асфальтированным покрытием аэродрома. Даже когда мы ранее были на полигоне, у нас в палатках были кровати. На дальнем полигоне, хотя и жили там в полевых условиях, палатки стояли регулярно, одно подразделение сменяло другое, но кровати были необходимой принадлежностью полевой жизни. Здесь же у нас кроме вещевых мешков и солдатских плащ-палаток не было ничего, да по большому счёту пока ничего и не нужно было, ведь стоит август, а в этих краях в августе днём ещё очень жарко, а ночью очень тепло.

На море в этот день никого не отпустили, хотя оно было в каких-то ста метрах от нас. Вечером поужинали сухим пайком у костра и легли спать. Надо же, во время службы в армии я оказался на море, куда мы никогда с родителями не ездили. В большей части это было вызвано хронической нехваткой денег, но, думаю, что родители просто и не стремились туда поехать.

VI

Я хорошо выспался и на следующее утро, после зарядки и завтрака из батальонной полевой кухни, которую развернули сразу же по приезду, какое-то время мы были предоставлены сами себе. Валиев всё также не отпускал нас на море и мы просто сидели в расположении нашего взвода у трёх боевых машин.

Вскоре командир пришёл и объявил сбор для всех, кроме механиков-водителей. Сбор намечался здесь же, на аэродроме. К обеденному времени стали прилетать вертолёты разных размеров и назначений, как военные, МИ-8, МИ-24, так и военно-транспортные, МИ-26, по-простому именуемые «коровами», за их коровью раскраску и огромные размеры. Говорили, что такой вертолёт может вместить сразу три армейских грузовика с десантом и боеприпасами.

На бетонированном покрытии аэродрома разместился пока только наш батальон, а колонны боевой техники из других частей прибывали и прибывали, и размещались уже просто на траве. Скорее всего, здесь был распределительный пункт для всех прибывавших в зону боевых действий воинских частей. Командир привёл нас к какой-то группе военнослужащих, вооружённых (хотя кто уже здесь и сейчас не был вооружён?) и в снаряжении, с рюкзаками десантника, готовых погрузиться в один из вертолётов. Я немного занервничал, подумав, что и мы сейчас можем отправиться с ними, потому что в армии часто бывает такое, что приказ объявляют непосредственно перед выполнением какого-либо задания, а у нас с собою нет сейчас ничего, кроме оружия и тех боеприпасов, которые были при себе. Даже Вова Шварцман остался на охране имущества вместе с механиками. Примерно полчаса отсутствовал Валиев, но потом пришёл и отвёл нас в другое место, где прямо на траве перед сидящими на ней десятками солдат офицер медицинской службы читал лекцию о первой медицинской помощи. Мы в целом всё это знали, но необходимо и очень интересно узнать о том, сколько шприцев промедола можно вводить за один приём, о том, что можно делать и чего делать нельзя при различных ранениях в грудь и в живот и о том, как затягивать жгут на шее для остановки артериального кровотечения.

Где-то прошёл слух о том, что командир танковой роты сломал себе руку. Танком. Как можно было сломать руку сорокатонным танком Т-72, никто себе не представлял, однако когда мы поочерёдно в суматохе этих дней встречали нескольких танкистов и спрашивали каждого из них об этом случае, они все как один восклицали: «Да, сломал! Да, танком!». Но никто не объяснял, каким именно образом это возможно. Для танкистов, видимо, это обстоятельство было настолько очевидным, что они даже и не считали необходимым объяснять, как это возможно, как будто кто-то из них постоянно ломал руку танком.