Мы так никуда и не полетели, и не поехали, а после обеда Валиев отпустил нас на море, но не всех сразу, а по четыре человека и на полчаса каждую группу, но мы были рады и этому! Мы подошли к морю нашей группой, и я ещё раз отметил для себя этот момент: я на море!, и если бы не армия, то может быть ещё нескоро оказался здесь. Море сейчас уже не было таким ярко-синим, каким я его видел из окна поезда, оно серое с синеватым оттенком, может быть, ещё и от того что штормит. По моим представлениям, почерпнутым из произведений художественной литературы, волнение на море составляет три-четыре балла. Волна за волной с белой пеной на гребне накатываются на берег, состоящий из мелкой гальки.

Я забежал вместе со всей нашей сменой в воду, сразу же непроизвольно хлебнул полный рот солёной воды, прокашлялся и поплыл. Мы качались на волнах, брызгались, ныряли не менее четверти часа. Я поплыл к берегу, встал на ноги и не рассчитал частоты волны, которая на глубине примерно по пояс буквально толкнула меня в спину и выбросила на берег, да так, что я коленями проехал по дну и довольно сильно даже их расцарапал.

Мы отдыхали, курили и снова купались, забыв обо всём на свете, да так, что примерно через час за нами из расположения пришёл посыльный… Вова Шварцман! Командир не отпустил его купаться ни в одну из смен и сказал, что он так и не искупается, сколько бы мы здесь ни находились.

Он стал махать нам руками, призывая нас выйти из воды и вернуться в лагерь, но Слава Мохов счёл это довольно забавным и решил поддразнить товарища.

– Что, Шварцман, хочется искупаться? – прокричал он.

Владимир в ответ согласно покачал головой.

– А нельзя! – со смехом ответил Слава. – Ну, ничего, не переживай! Зато теперь ты можешь из-за угла стрелять – не каждый такое умеет!

Мне было безумно жаль Шварцмана, но даже я буквально прыснул со смеху, как и все, впрочем. Мы с сожалением поплыли к берегу.

VII

Пять прекрасных дней мы провели на побережье Каспийского моря, однако, несмотря на относительное безделье, у нас были ежедневные зарядки с обязательными пробежками длиною около трёх километров, упражнения по медицинской подготовке и чистка оружия, хотя оно и не использовалось по прямому назначению. Вечерами старший лейтенант Валиев отпускал нас купаться небольшими группами, по три человека, а в последний день нашего пребывания разрешил искупаться даже Володе Шварцману. Все понимали, что рано или поздно такая жизнь должна была закончиться, и вот наутро шестого дня мы выстроились в колонну, предварительно упаковав все наши вещи в десантные отделения боевых машин. Куда будем держать путь – никто не знал – это так по-армейски: выстроиться и поехать туда, не зная куда. Нет, командиры-то, конечно же, знают, куда ехать, только не считают нужным говорить это нам, и в этом, возможно, есть какой-то смысл.

Мы въехали в глубь республики, от этого прекрасного серо-синего моря, на которое, казалось, мы уже не приедем никогда.

Путешествие заняло целый день, машины в нашей колонне то растягивались из-за разной скорости каждой из них, то из-за постоянных поломок. Нам приходилось останавливаться и полковник Баранов на головной машине постоянно кричал по рации отстающим о том, что «мы не на прогулке и не с девочками едем покататься», что необходимо отнестись с бóльшей серьёзностью к маршу, поскольку марш – это такая же боевая операция, как и любая другая.

Каждый из нас вооружён патронами, ручными гранатами, а Андрей Рембовский из Тюмени по прозвищу Рэмбо (хотя на Рэмбо он не похож ни капельки), будучи гранатомётчиком, имел ещё и выстрелы к гранатомёту в специальной сумке, которую носил за спиной. Интересно, что каждому гранатомётчику по штату положен помощник, который имел бы такую же сумку за спиной с дополнительными выстрелами, однако в нашем взводе из-за его малочисленности гранатомётчику приходилось справляться самому. Мне к автомату прилагался ночной прицел, который в специальном чехле я положил в десантное отделение боевой машины.