IV

Утром следующего дня нам раздали патроны, магазины, разгрузочные жилеты для боеприпасов, или как их все называли, разгрузки, изоленту, которой некоторые из нас перевязали магазины по два в каждой связке с приёмниками для патронов в разные стороны. Офицеры говорили, что раньше так делали в Афганистане для того чтобы быстро перезаряжать автомат. Однако это не всегда шло на пользу, как нам объяснил ещё капитан Солдатов за то недолгое время, что был с нами перед отъездом. Он говорил, что если вдруг придётся падать в грязь и стрелять из положения лёжа, то обращённый приёмником вниз спаренный магазин может уткнуться в почву, а это уже точно будет причиной заклинивания оружия. В моей разгрузке три кармана для магазинов, и я перевязал две пары, оставив два других отдельно друг от друга. Нам выдали индивидуальные перевязочные пакеты, которые были герметично закрыты. Пользоваться ими нас пообещали научить позднее. Наверное, только сейчас, когда раздали патроны и медицинские наборы, мы поняли, что всё очень и очень серьёзно, хотя несколько дней назад хотелось всего лишь вырваться из этой казарменной обыденности и ежедневного переживания одних и тех же событий.

В середине дня стало заметно, что мы въехали в Дагестан. В проплывавших мимо населённых пунктах, кажется, совершенно нет людей. Они, безусловно, должны были быть там, но мы их не видели: или все вдруг попрятались в своих домах, или уехали неизвестно куда. А может быть, как у кого-то родилась отчаянная мысль, боевые действия пришли в эту местность, но именно в это верить не хочется. Командиры, между тем, приказали закрыть двери вагонов.

Наконец, мы прибыли в Кизляр. Пейзаж вокруг – мрачнее некуда. Может, из-за низких туч, висящих над нами, через которые не может пробиться солнце, и казавшейся заброшенностью железнодорожной станции. Но вокруг всё было чисто и убрано. Станция, видимо, узловая, потому как я насчитал больше десяти путей справа от нашего поезда. Нас поставили на один из запасных путей, значительная часть из которых пустует, и только здесь мы увидели людей. Впервые за всё время путешествия нам разрешили выйти из поезда. Старший лейтенант Валиев приказал держать оружие при себе и не отходить от вагона. Стояла жара и было душно. Люди, оказавшиеся рядом, медленно подошли к нам. Мы уже знали, что как таковой национальности «дагестанец» не существует, что население этой равнинно-горной республики состоит из тридцати трёх разных народов и народностей с собственными, хотя и очень похожими, но, всё-таки, разными, языками. Но нам, конечно, невдомёк, как отличить аварца от лакца, лезгина от даргинца, для нас они были просто дагестанцы – жители Дагестана.

– Ну что, отец, как живёте? – спросил старший лейтенант Валиев пожилого мужчину. – Далеко ли отсюда стреляют?

– Здэс нэ стрэлайут, – с ужасным акцентом ответил он. – Стрэлайут в Ботлихе. В Тандо стрэлайут. Там очэн сылно стрэлайут. А ви кюда едэтэ?

– Не могу ответить, – сказал Валиев. – Сам понимаешь: военная тайна.

К нам подошёл молодой человек примерно нашего возраста, то есть лет двадцати, и заговорил с ещё более худшим акцентом, хотя, когда говорил первый, я думал, что худшего акцента уже быть не может.

– Ню щтё, пацяни? – проскрипел он. – Ваивать приехяли? Эта харащё – вам здэс всэ бюдут рады.

Ему никто не ответил, но парень настойчиво намеревался продолжить общение.

– А ви сольнечное затмэние видели? – вопросил он, но ему вновь никто не отвечал. – Говорят, щтё щтё-тя слю-ю-чается, кагда сольнечное затмэние. Вёт и слючилёсь.

– Точно! – воскликнул наш снайпер Слава Мохов. – Шварцман! Шварцман, ты, гад, недавно сказал то же самое! Ты сказал, что всегда после солнечного затмения случается что-то плохое!