Он замолчал, и она несколько секунд молчала тоже. Смотрела на него внимательно, без тени улыбки, и он заметил, что она как-то раскраснелась, точно с мороза – а ведь сегодня было вовсе не холодно.
Потом спросила:
– А что теперь? И что дальше?
– И теперь, и дальше – просто жить. Делать то, что нравится, но главное – просто чувствовать, что живешь. Я ведь, собственно, о том и мечтал – чтобы начать жить. Потому что я очень рано понял, что существовать и жить – не одно и то же. И первое всем нам дается даром, а вот второе – с трудом.
Несколько секунд она снова смотрела на него молча – судя по всему, она не ожидала такого поворота разговора.
Потом сказала:
– А я в Нью-Йорке живу. Мои родители переехали туда из-за бизнеса.
И замолчала, глядя на него.
– Вам там нравится?
Она чуть пожала плечами:
– Знаете, бывают места, которые и нравятся и не нравятся одновременно. Например, мне очень нравится то место в Норвегии, где у нас уже несколько столетий земля. Наш старый дом, который ненамного моложе… И мне даже нравится кататься там на лыжах. Может, просто потому, что это самое первое, это детство, а я очень довольна своим детством? Но вот жить там я не хочу. И не только потому, что мне не нравятся некоторые тамошние порядки… Это совсем маленькое место. Оно как бы замкнуто на себя. Как бы вне мира. Мне нравится, что оно где-то есть. Нравится иногда скучать по нему. Нравится вспоминать. Нравится встречаться с ним иногда. Но я знаю, что мое место не там… Нью-Йорк – что-то вроде антитезы этому месту. И хотя я не люблю надолго в нем оставаться, это – фантастический город. Иногда в нем чувствуешь совершенно особенную энергетику… хочется что-то делать, хочется быть… Он как будто говорит тебе: действуй, потому что здесь сбываются мечты. И еще говорит: если ты меня поняла – ты будешь ко мне возвращаться… Вы хорошо его знаете?
Соболь отрицательно покачал головой:
– Нет. Я почти десять лет летаю через него, а ночевал в нем всего несколько раз. Для меня этот город – ворота. Он хорош тем, что за ним ощущается очень многое.
Она почти повторила его жест:
– Не только. Он и сам по себе хорош… Он – как метеорит, который упал на Землю, и принес какую-то другую цивилизацию. Сам он давно постарел и можно, наверное, убеждать туристов, что «Крайслер Билдинг» построили люди с «Мейфлауэра». Но весь мир заполнен его клонами…
– Именно «Крайслер», не «Эмпайр»?
– Да, именно. Для меня «Эмпайр» – это просто высокий дом. А «Крайслер» – памятник арт-деко… И название у «Эмпайра» совершенно безлико. А Крайслер – это реальный человек. И он делал реальные вещи. И полезные. Его автомобили разъезжались по всей стране… Делал что-то ощутимое. Не просто безликие деньги, которые сперва были монетками, потом бумажками, потом ничем, но никогда не были тем, что хочется ассоциировать с собой. О чем хочется сказать: это сделал я!.. А во-вторых… Вы были внутри «Краслера»?
– Нет.
– Зайдите. Там есть фрески на стенах. Прямо в фойе. Оригинальные, времен постройки. Они изображают цивилизацию, которая должна вам понравиться. Которая не только спекулировала фантиками. Индустриальную. Ту, где люди занимаются настоящим делом. Вернее, легенду об этой цивилизации. Но ведь фрески на стенах никогда не изображают реальность точно, они и не должны этого делать. Они должны создавать легенды, так ведь?
Соболь кивнул:
– Да. А легенды создают идеал, и через него – будущее. И еще…
Он замолчал – совершенно новая для него мысль пришла ему в голову.
– Что? – спросила она.
Он сказал:
– Еще про Нью-Йорк… Я вдруг подумал… Подумал, что приехал туда году в двадцатом, и у меня нет ни денег, ни образования, которое можно в них превратить. Я могу жить и работать только в самом низу. По крайней мере – пока. Будет мне хорошо в этом городе? Логичный ответ – нет. Но мне показалось, что – да. Потому что я буду жить рядом с тем, что развивается и что круто. Что огромно. Что красиво… Что делают реальные люди по образу и подобию своей мечты… Представил, как иду утром мимо площадки, на которой поднимается в небо строящийся небоскреб, а у меня только сэндвич на обед, и это почти все, что я могу сейчас получить. Но я все равно почувствовал, что счастлив.