Это было наивно, но я продолжал быть патриотом страны, несмотря на то, что уже не раз узнавал о ней другую правду от некоторых взрослых людей. За два с половиной года полюбил Липецк. Как ни странно, но воздух здесь, у техникума, был всегда чист. Видно, что ветер всегда относил дым в сторону от города. И зелени там было много, и вода в реке в то время ещё была чистая, не раз рыбачили. Климат сухой, зимой снег и морозы, всё мне нравилось здесь! В свободные дни мы с Камыниным Сашкой излазили заброшенный собор с высоченной колокольней, который находился рядом. С колокольни при хорошей погоде получались отличные обзорные снимки города. Только страшно было карабкаться по полуистлевшим деревянным ступеням лестницы.

Из преподавателей запомнился директор техникума Зеленцов. Он вёл технологию металлов и металловедение. Вечно улыбающийся Барышев преподавал высшую математику, техническую механику и теханализ. Хромой Окутин вёл технологию литейного производства, конструкцию и расчёт печей и сушил, а также мехоборудование литейных цехов.

Все любили Барышева. В потёртом синем костюме, всегда красный и возбуждённый, он с увлечением выводил на доске, не заглядывая в учебник, длиннющие формулы высшей математики и механики. Это был прекрасно знающий своё дело специалист, но у него была слабость: он всегда был «подшофе». Во время урока он исчезал несколько раз куда-то на 2—3 минуты. Приходил опять ещё более возбуждённый, с весёлыми и горящими глазами. Мы уж потом узнали, что он выбегал в рядом находившуюся лабораторию, где его уже ждал друг-лаборант с мензуркой спирта. Зайдёт энергично, пригубив спирта и повеселев, глянет озорно на нас:

– Ну что-с? Продолжим-ссс. На каком интегральчике-ссс мы остано-вились?

И начинал размашисто писать на доске, всё усложнять и усложнять бесконечные ряды цифр:

– Итак-с… двойной интегральчик-ссс. Так, так-ссс. А теперь, тройной. И дальше… фигурный интегральчик-ссс. И вот он, наконец, … голубчик – квадратный интегралец!

Мы все давно уже не записываем, а весело хохочем – разве мысленно такое запомнить! А Барышев шпарит и шпарит, в азарте ломая мел и, наконец, победно ставит точку! Весь класс, не скрывая восхищения, встаёт и аплодирует!

– Ну, ну! – успокаивает он.

– Через месяц вы сами будете так выводить!

И закуривает, смеясь. Барышева так и звали – «интегральчик».

Подшучивали мы и над профессором Окутиным. Он всегда был с тростью в руке, припадающим на одну ногу. Его вихрастая, «тыковкой головка», хромая нога и были предметом насмешек студентов. Ему дали прозвище – «француз с рязанской мордой» и сочинили стих:

Тыпостой,погоди!ОтецОкутинвпереди!Обратисвоёвниманьена изгибегоноги!

В мастерских техникума мы ежедневно слесарничали по два часа. Делали ушки для дверей, навесы, ключи, несложные инструменты. Стоять за верстаком и выделывать кропотливо, выпиливать, швабрить на тисках – мне было тяжело и нудно. Это было не моё. Ничего не получалось, металл мне не давался. А вот рядом стоит белозубый, с вечной улыбкой Ковалёв или спокойный «медведь» Герасимов: у них из рук выходят настоящие, как фабричные, изделия. А у меня какие-то каракатицы!

Все руки у меня содраны, в синяках, ногти обломаны, одежда запачкана. И задерживаюсь в цехе дольше всех, а больше тройки за свои петли для дверей не получаю! Думаю:

– «Обидно! Почему я такой неумелый? Что за чёрт? Ведь всё детство прошло в труде! Правда, там было всё другое. Труд, тяжкий труд в поле, лесу, на огороде, дома. Никогда ничего подобного не мастерил, кроме скворечников».

В соседней комнате через стенку жила самая интересная пара ребят в техникуме: Желтобрюхов (на втором курсе он изменит фамилию, станет Меньшик) и Лушин. Первый – чистый Высоцкий, которого увижу по телевизору через двадцать лет. Как увидел тогда Высоцкого, сразу вздрогнул – не мой ли это товарищ из техникума? Волевая челюсть, короткий ёжик волос, густой бас, он постоянно не расставался с гитарой. Этот человек был невероятно похож на знаменитого певца, поэта, великого гражданина Высоцкого!