– А ну говори, как этот… куст тебя захомутал! – сурово потребовал разбойник, но Гиди нехотя отмахнулся. Бандит снова прикрикнул на Агидаля и даже стукнул кулаком по столу, показывая свою решительность получить ответ.

– Да не было мне заботы! – начал в сердцах Гиди. – Я на посылках своё отшлёпал до конца зимы! Я у своего отгул просить хотел, как меня послали к этому вот! Дел было: отвести его на ладью! Я за две седмицы обернуться домой рассчитал! А потом меня заставили с ним сюда тащиться! Заставили, понимаешь! Как собаку! А я не собака! Я отказал. Так меня силком. Я тому гаду напыщенному в рожу плюнул, так меня за то в темницу хотели. И я согласный был. Думал, мой господин поможет после. Главное – не отплывать с этим пнём в эти ваши полночные земли! Но они мне всё быстро разъяснили: что господа челядь из острогов не вытаскивают. Да и вообще… Повязали по рукам и ногам… Хожу теперь…

Гиди посмотрел в глаза разбойнику и резко указал на Тима:

– Он сгинет: меня, считай, на пики посадили.

– Таки что ты ломаешься? – каким-то маленьким, как и он сам голоском, спросил коренастый у двери. – Давай с нами! Пусть в канаве спать! Зато поживёшь!

– Погоди! – остановил жестом широколобый своего товарища и склонился над столом, всматриваясь в лицо Гиди. – Кому ты в рожу плюнул?

– Важная шишка! – озлобленно ответил Агидаль. – Тварюга та ещё! Веточки берёзовые, длинные. Ежеденно их в косы ему заплетают. Вот уж, кто баба!

– Брешешь ты, что высокородному в лицо плюнул! – засомневался разбойник.

Тут Тимбер кашлянул, чем обратил на себя внимание присутствующих. Он медленно опустил руку в карман плаща, вытащил оттуда что-то маленькое и кинул на стол. Главарь шайки тут же прихлопнул оказавшийся на столешнице белый комочек. Он поднял ладонь и увидел смятую записку голубиной почты. Развернув листочек, он глянул на долговязого. Тот уселся рядом с главарём и взял в руки записку. Посмотрев на неё, долговязый шлёпнул на стол то, что Тимбер и Гиди приняли за дощечку. Это оказалось собрание скреплённых вместе берестяных табличек с крепкой дубовой обложкой. Пучеглазый раскрыл эту особенную книжку и долго водил пальцем то по одной табличке, то по другой. Слова на старой записке из Лойнорикалиса совсем стёрлись, но кое-что худой разбойник всё же различал. Он сверял знаки и слова на записке с теми, что были начертаны на его бересте, а потом резко закрыл книжку, всучив записку обратно главарю. Тот вопросительно глянул на дружка. Пучеглазый решительно кивнул. Широколобый улыбнулся Тиму:

– Неужто впрямь плюнул?

Нуониэль лишь развёл руками.

– Хорош! – хлопнув по столу гаркнул главарь. – Эк, хорош! Завидую! Я тоже раз хотел одному плюнуть… Не срослось.

Он нахмурился, посмотрел куда-то в потолок, сделал долгий выдох через нос и почесал кулаком кривой щетинистый подбородок.

– Не спорится у нас дело с вами, путники, – сказал главарь. – Не шибко по нраву мне нашего брата обирать. Хотя, и такое бывало. Страсть как хочу послушать об том, как ты господина обслюнявил! Но то забава. Сейчас надо бы нам из этой избушки как-то выйти.

– Вы слышали наше предло… – надменно начал Тим, но главарь резко оборвал его:

– Заткнул пасть, хворост!

– А чего мудрить? – нарушил свинцовое молчание Агидаль. – Есть у нас при себе золотишко. Всё вам передать не сможем, но и не обидим. Более чем!

– Золото – это приятно, – но в чём моя выгода, коль проще вас в избушке оставить?

– Для начала предложу свою историю про записку, господина и слюни, – хитро заявил Агидаль.

– То слова! – отмахнулся главарь. – Сыт не будешь!

– И то верно, – как-то совсем уж уверенно сказал Гиди, и уселся удобнее, будто перестал бояться разбойников. – Погляжу я, у вас тут на счёт сытости не густо. Дожди, осень, спорынья.