Тимбер постоянно пил, и это помогало. Теперь молодого нуониэля сразила смертельная скука. Читать важные письмена в такой сырости оказалось невозможным, и Тим, чтобы развлечь себя, стал пинать клетку с волком, в которую упиралась его правая нога. Поначалу зверь не понимал, что за стук тревожит его, но потом учуял наглеца и принялся рычать, огрызаться. Глаза животного пылали яростью, а из пасти била пена. Тимбера раззадорил гнев волка, и он чуть сам не зарычал в ответ. Тут появилась лиственничная союзница.

– Белка! – окликнула она зверя и зашипела на него. Так шипели учителя на Тима в библиотеке Школы, требуя тишины. Потом союзница сказала волку слова, которых Тимбер не смог разобрать. Хищник присмирел.

– В деревянной клетке волка долго не удержишь, – сказала Лиридия, поправляя рукой свои промокшие веточки. – Рано или поздно он прогрызёт себе путь на волю. Я бы не стала помогать ему в этом!

– Я просто подумал, что он умер, – выдал Тим, и глупо улыбнулся.

– Им приказано отдыхать, – серьёзно ответила нуониэлька. – Кто знает, что ждёт нас ночью!

Тимбер откупорил бурдюк, поднёс его к губам, но замешкал. Он посмотрел на нуониэльку и протянул ей воду. Она с мгновение колебалась, но всё же согласилась сделать глоток.

– Благодарю, – сказала она, возвращая сосуд.

Некоторое время девушка стояла и молчала, глядя на матроса у руля.

– Дождь – это хорошо, – заговорила она. – Пусть льёт. Главное, чтобы не сошли тучи.

– Не много я встречал молодых, кто верит в проклятье Гранёной Луны, – заметил Тим как можно более вежливо.

– Дело не в проклятии, – ответила Лиридия, и посмотрела на волка. – Они лишаются рассудка, попадая под её свет. Эти несколько ночей в году союзницы не властвуют над стаей.

Нуониэлька откланялась и ушла к своим. Союзницы вообще держались особняком, люди и капитан не заговаривали с Тимом, а Гиди даже не смотрел в сторону новоиспечённого посла. Юноша старался не думать об Агидале и о том, как сынишка посыльного бежал по пристани.

Просидев неподвижно два часа, Тимбер пришёл к заключению, что ему тоже по душе этот холодный дождь. Ведь читать наставления мастера Инрана и очерки отца не было никакого желания! Так можно оправдать бездействие тем, что вода смоет с листов чернила и испортит пергаменты.

Вспомнил Тим и о собственных записях. Родная Долина, отец, селение Лариодай с величественными жёлтыми лиственницами и матерью Лиридии теперь превратились в что-то волшебное и недосягаемое.

Волчий Камень исчез за горизонтом. Дождь закончился, а свет стал меркнуть. Поначалу всё обволокла мгла, но ближе к полуночи серые тучи посветлели. Свечение исходило не от всего небосвода; лишь малая часть туч серебрилась чем-то холодным, горящим там, над серым одеялом ночи. Ветер стих, и в этом безмолвии оживились волки. Они стали метаться из угла в угол, поскуливать и рычать. Союзницы говорили им тайные слова, нежно прикасались к жердям клеток, тихонько выли по-волчьи, но звери не унимались.

Волк по кличке Белка, тот самый, подле клетки которого расположился Тим, поднялся на задние лапы и стал грызть свою невольницу. Он рычал, трясся, брызгал слюной и глубоко впивал клыки в жердь, выплёвывая белые кусочки древесины на палубу.

Подскочил капитан Ланко.

– Госпожа Рика! – окликнул он вожатую. Та приблизилась к клетке и стала говорить с волком. Тот не внемлил.

– Ух, зверюга! – закричал Ланко и пригрозил твари кулаком.

– Нет! – резко остановила его Рика. – Будет только хуже!

Зверь и вправду стал совсем бесноватым после выкрика капитана. Пришлось взять дождевики и накинуть их на клеть; только это помогло. Сокрытый хищник принялся вертеться и скулить. После вновь зарядил дождь. Толстая кожа дождевиков, неровно лежащих на клетке, стала похожа на мокрые камни.