– Ты дождь слушай! – посоветовал Агидаль. – Он по листьям иным звуком бьёт.

Тим внял совету. Несколько раз выпал случай поправить Гиди, и избежать столкновения с берегом. А вскоре за спиной Тимбера стало заниматься утро.

– Светлый день! – произнёс Гиди. – Заждались! Устал я.

Они поменялись, и теперь нуониэль, будучи полным сил, налёг на вёсла. Агидаль погасил фонарь и сел на дно, облокотившись на борт, чтобы снять напряжение со спины.

– Поди, привык к темноте? – спросил Агидаль, оглядываясь на светлеющее небо.

– В пещере чаще думаешь не о чудовищах во тьме, а о том, что камни упадут и всё завалят, – ответил Тим.

– Ерунда! – отмахнулся Гиди.

– Согласен, но как только начнёшь об этом размышлять, уже ничего иного бояться не станешь.

– Боишься стать лепёшкой?

– В мире полно более пугающих вещей, – спокойно ответил Тимбер.

– Так чего же боится нуониэль Тимбер Линггер, будущий посол на полночь?

Тим пожал плечами и задумался, а через некоторое время сказал:

– Война – весьма страшная штука.

– Война! – удивился Гиди. – Брось! Страшиться войны – удел стариков! Молодёжь хлебом не корми, дай только ратным делом заняться!

– Я много читал о войне, – как бы между прочим заметил Тимбер.

– Например?

– Не думаю, что ты знаешь этот труд. Он называется «Война Золотой Ольхи».

– А ещё? – не отставал Гиди, но Тим замешкал. – Постой, так ты читал только одну книгу о войне?

– Я читал её снова и снова, – со всей серьёзностью пояснил Тим.

– Кажется, я начинаю понимать, – почесав подбородок, сказал Гиди. – Ты исписал целую кипу пергаментов, повторяя задание, которое выполнял на первом году обучения. А ещё ты без устали перечитываешь книжку, с которой, скорее всего, тоже ознакомился в Школе. Ты как бы продолжаешь учиться, но выполняя лишь то, что уже делал, потому что не знаешь, что стали задавать ученикам после того, как тебя выгнали!

– Я сам ушёл! – поправил Тим.

– А что ещё ты делал тысячу раз? – загорелся вдруг Гиди, и даже поднялся со дна на кормовое сиденье.

– Больше всего, я практиковал общение, лишённое бессмысленных вопросов.

Гиди понял намёк, фыркнул и потёр замерзающие руки: дождь прекратился, ветер стих, а от воды вставал туман.

– И всё же, – снова заговорил Тим, приковав всё внимание собеседника. – Иногда меня волнует: как молодые становятся старыми занудами вроде тебя?

– Вроде меня? – воскликнул Агидаль. – Мне сорок два! Ты всего на пяток зим моложе!

– По людским меркам мне не больше двадцати, – ответил нуониэль. – К тому же первые десять зим жизни я вообще не понимал, что происходит вокруг.

– В таком случае ты не очень-то отстаёшь от меня! В тридцать я сам многое не помнил из своего первого десятка лет. В сорок, мне стало казаться, что я не помню уже и второй десяток! Теперь гадаю: что же будет в пятьдесят!

– Если доживёшь, – с безразличием заметил Тим.

Гиди не ответил; посыльному почудилось, что нуониэль снова подтрунивает над ним – над человеком, кто лишён благословения лесов на длительную жизнь. И всё же, в тоне Тимбера отсутствовала злоба. К тому же, истинность его слов нельзя оспорить: кто знает, хватит ли жизненных сил у Агидаля Инранова, чтобы полвека коптить воздух?

– И то верно! – засмеялся посыльный, – Если доживу! А представь, сколько годов жизни ты забудешь, если протянешь до двухсот!

Тим рассмеялся и заметил, что неплохо было бы в таком случае начать вести дневник.

– А я знаю, что ещё ты делал по многу раз! – вновь заговорил Гиди. – И начал ты это тоже в Школе! Не догадываешься?

Тимбер свёл брови.

– Девчонки! – загоготал Агидаль.

Тим сделал вид, что не понимает, о чём толкует его спутник, но Гиди не отставал.