– Стой!!!, – и отборный мат, а следом выстрел. Правое плечо обожгло. Почувствовав неладное, остановился. Услышал:
– Стой! Гадина! – обернулся…
Сзади подбегали два незнакомых красноармейца:
– Вы в своём уме? – обратился к державшим его под прицелом бойцам, – фрица же упустили…, – и медленно присел, притулившись спиной к дереву.
– Извини, браток, – послышалось в ответ, – мы думали ты к немцам рванул…
– А ты зенки разуй, – огрызнулся старшина, кивнув на будку, в которой валялся труп немца…
– Теперь видим, – послышалось в ответ.
Разборки чинить было недосуг. Наспех перевязали рану и кинулись догонять своих. Спешка аукнулась через сутки. Рана воспалилась. На счастье, в тот день они прорвались из окружения. Старшину отправили в медсанбат, оттуда в госпиталь под Москву. Врачи сделали своё дело. Рана затянулась быстро и вскоре, среди выздоровевших, Гончарук оказался на распределительном пункте, откуда и попал в 209-ю стрелковую дивизию на Брянский фронт. Вскоре её переформировали в 4-ю кавалерийскую. Так Пётр Андреевич оказался в окопах на реке Судость, где наши войска устойчиво держали оборону.
В резерве
Леонид Егорович Чашев проснулся рано от резкого толчка теплушки. В вагоне было тепло от чугунных печек, прозванных за свой прожорливый аппетит буржуйками. Действительно, пока они топились, создавались комфортные условия, но стоило угаснуть пламени и тепло через трубы вытягивалось моментально.
Припав к маленькому, застеклённому оконцу, вгляделся в проплывающее здание вокзала и прочитал название на фасаде «Суземка». В памяти всплыло, что такое место было знакомо и находилось в Брянской области. Сообразил, что их перебрасывают на Брянский фронт. Стало грустно от того, что родная Гомельщина уже оказалась под фашистской пятой. Эшелон с ходу подали под разгрузку.
За тарабанили в дверь и прокричали:
Подъём! Командирам прибыть к штабному вагону.
Люди в чёрных комбинезонах соскакивали с дощатых нар, хватали свои нехитрые, армейские пожитки и с нетерпением толпились у открытых дверей. Прибыли командиры и вдоль вагонов понеслась команда:
– Строиться!
Танкисты посыпались на платформу и вскоре уже стояли в плотных шеренгах. Лёгкий морозец бодряще освежал тело, разомлевшее в теплом вагоне. Низкие свинцовые облака сплошным покровом закрыли небо, не позволяя немецкой авиации подняться в небо, что, безусловно, радовало. Последовала распоряжение:
– Приступить к разгрузке, разойдись.
Строй сразу сломался и рассыпался. Застучали кувалды, рассекая проволочные скрутки креплений, скрипели деревянные упоры, срываемые ломами. Послышались возгласы:
– Заводи!!!
Загрохотали мощные двигатели КВ и Т-34, им вторили моторы лёгких танков. Под лязг гусениц машины неспешно спускались с платформ и вытягивались в походные колонны. После того, как разгрузилась последняя машина, последовало новое построение. Командиры танков, взводов и рот поочерёдно получили приказ о выдвижении в район сосредоточения, которым был определён лес в районе деревни Холмечь. Началась кропотливая фронтовая жизнь 42-ой танковой бригады в резерве Брянского фронта.
Молись комсомолец
Жизнь, раскололась на двое в летнее июньское утро и начала новый отсчет, в котором не было домашнего уюта, обычного бытового тепла, и внимания. Люди, хлебнув горечь первых месяцев отступления, упорно сопротивлялись спесивой немецкой уверенности в непобедимости. Увы, но пока противник был силён, изворотлив и имел полное превосходство в тактике ведении боевых действий.
Передний край третьей армии Брянского фронта проходил по реке Судость. Уровень воды заметно подрос, что гарантировало от внезапного удара танков, но не мешало переправам разведчиков, каждую ночь выходившим в поиск. Вот и двадцать пятого сентября сержант Бондаренко внимательно изучал противоположный берег, делая пометки на схеме, фиксируя по вспышкам огневые точки противника.