– Подожди, я отгоню машину подальше. Хоть и шесть утра, а все равно нечего торчать тут на проезде. – Иза стянула свою гриву в хвост и заявила: – Я пойду с тобой! Мне тоже интересно и вообще, я же тебя спасла вчера, имею право?

– А на работу тебе не надо?

– П-ф-ф! – Иза неопределенно махнула рукой, – я на вольных хлебах, да и не сезон еще, клиентов мало.

Я изучающе посмотрел на нее. Следовало бы отправить девочку подальше отсюда, но вчера ее номера засекли, как пить дать. Неизвестно, кто там был на кладбище по Родионовскую душу, но девчонка ввязалась в это дерьмо из-за меня, это уж точно.

Ночью мне толком не спалось, все стояла перед глазами картинка, как у старика дернулся худой кадык и лопнул кровавый пузырь на губах. Что Родионов хотел сказать этим своим “Под кр…”? Под крышей? Под крыльцом? Под крылом? Иза постелила мне на полу, сама улеглась на раскладной диван, отвернулась к стене и быстро уснула. А я все ворочался на своей жесткой лежанке, слушал ее тихое дыхание, слушал переливы полицейских сирен неподалеку, ходил курить на балкон и думал.

Может, все же плюнуть и уехать домой? Что за дела, в самом деле. Словно в плохом сериале, внезапно появляется дядюшка с наследством, какие-то мутные намеки со всех сторон, теперь стрельба эта идиотская. А если бы я с оружием пришел? Тогда все эти “стреляльщики” прямо там на кладбище и остались бы и возить далеко не пришлось бы. Или знали, что я не вооружен? Следили? Если и следили, то теперь потеряли, эта девчонка водит как Шумахер…

Но что если тут и правда какая-то тайна и до нее два шага, быть может, осталось только руку протянуть, а он сейчас все бросит и уедет? Добровольно отказаться от несбывшегося? Как бы локти себе потом не изгрызть. И старика жалко, так жалко старика! Если он все бросит, получится, что старик зазря погиб! И еще кое-что важное не отпускало, свербило: ощущение иссохшей, но уже оживающей пустыни, что я словил там, на кладбище, рядом с Родионовым и могилой деда.

Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, да?

До сих пор этот принцип всегда работал. Обычно у меня все происходило как раз в духе “сделать и не жалеть”. Или жалеть, но вовсе не о том, что сделал… Как шесть лет назад, когда вынужден был покинуть родину. Шесть лет прошло, а на душе все тот же паршивый осадок и при одной мысли едкая горечь начинает сочиться в мозг.

“Тебе трибунал светил, скажи спасибо, что мы тебя просто по служебному несоответствию уволили. А стоило бы, за неподчинение приказу командования,” – ровным тоном говорит кавторанг Ненашев, стоя ко мне спиной и стряхивая пепел на подоконник. Мы вдвоем сидим в служебной курилке. Ненашев всего пару месяцев как сменил на этом посту любимого всеми командира Горчакова – Батю, не прошедшего очередную медкомиссию и уволенного по выслуге лет. Фамилия Ненашеву подходила идеально.

“Кто еще тут несоответствует – большой вопрос. Ты за свое место трясешься, а я, значит, должен был бойцов пустить в расход…” – я с силой давлю окурок в грязной, отвратительно воняющей пепельнице. Оппонирую я Ненашеву мысленно, пропуская мимо ушей его формальные банальности. Мог бы и не мысленно, но правду сказать, Дон Кихот никогда не входил в число моих любимых персонажей. – “Вылетишь вон без пенсии!”, ха-ха три раза. Напугал ежа голой жопой… “Приказ командования”, извольте радоваться. Сказал бы я, чей это был приказ, сами бы вы, Хрен-с-Горы, неполное служебное схлопотали. И никакие связи в Москве не помогли бы. И даже совместные пьянки с прокурором Булкиным. Наслышаны и об этом, а как же, наслышаны.”.