Теперь вот и отца с мамой нет. А быть одиночкой оказалось не так и плохо. Держишь дистанцию и все прекрасно – никаких тебе разочарований и обид. Только иногда, очень редко, в паршивые минуты, в голове всплывала слышанная еще в детстве фразочка о том, что в старости некому будет воды подать, которую я моментально гнал подальше, зябко передергивая плечами. Да и внутренний ехидный голос сразу же добавлял, что до той старости еще дожить надо суметь и в этом я с ним полностью соглашался.

#

Так хочет Бог!

Акра 1291 год

Паутина перед выходом особо густо заплела просторный, выложенный камнем ход. Когда его проложили и когда последний раз здесь бывал человек? Тампль – кладезь секретов.

Отец…

Я снова обтер липкое лицо и в следующий миг увидел пологий подъем в свете факела. Наклонную крышку лаза пришлось прорезать по краям мечом, так она вросла в склон. Несколько пинков и крышка отворилась наружу, выпустив меня в колючий кустарник и весенний день. Все тот же день, что начался для меня так рано и уже теперь казался бесконечным, хотя солнце стояло всего лишь на полдне.

Я выдрался из колючек, оставив им клочья плаща, но сохранив в неприкосновенности мою ношу, захлопнул и присыпал землей крышку. Выход оказался на южном краю гавани, откуда доносились слившиеся в одну звенящую ноту звуки беды: крики, лязг, скрип. А над внутренним городом извивались черные, багровые понизу, языки пожаров.

Надо спешить.

Жадно вдыхая пропитанный гарью воздух, я добежал до порта, но дальше мое продвижение сильно замедлилось. Приходилось с бранью прокладывать себе дорогу в густой орущей толпе, уклоняться от летящей в лодки поклажи, не наступать на визжащих под ногами детей и при этом помнить о моем драгоценном мешке. Быстрый осмотр порта показал, что все стоящие корабли перегружены бегущими жителями, верхние палубы битком, но по трапам упорно все лезут и лезут новые, не обращая внимания на пинки и затрещины матросов, срываясь в воду, хватаясь за якорные цепи.

Ближняя к проходу в море, анжуйская галера на сотню гребцов, единственная из всех не подвергалась осаде и приблизившись, я понял почему – трап охранял десяток матросов с обнаженным оружием. Это могла быть только она, “Стрела” капитана Гийома.

– Гонец отца Раймунда, – сказал я матросам. Один из них хрипло окрикнул стоящего на галере капитана, указал на меня и получил знак подняться на борт. Пока я лез по занозистым доскам наверх, матросы внизу сдерживали и отшвыривали напирающих беженцев.

– Ave Maria! – приветствовал меня торговец Гийом, пристально сверля единственным глазом. Второй, в полной гармонии с черной бородой на поллица, прятался под черной же повязкой и наводил на мысль о корсарах.

– Deus Vult! – привычно отозвался я и оглянулся на взвизг мокрого дерева. Матросы втащили трап и галера уже споро отходила от берега. Капитана отвлекли и я оперся на борт, наблюдая как гребцы разом взмахивают веслами, лавируя к выходу из гавани среди десятков мелких посудин, перегруженных сверх всякой меры. Еще немного и на выходе образуется затор, но мы успеем…

На носу одной лодчонки, с которой мы поравнялись, я увидел отца Бертрана. Он вечно возился с городской чернью, найдя себя в таком служении. Эту чернь отец Бертран и пытался сейчас спасти. Наши весла почти задели головы набившихся к отцу оборванцев, те шарахнулись и хрупкое равновесие тяжело осевшей в воду лодки нарушилось. Лодка накренилась, черпнула бортом воду, на мгновение застыла и начала проседать. Оборванцы цеплялись за уходящие вглубь борта, а кто и плыл, в надежде ухватиться за соседнюю посудину, попадали под прицельные весельные удары и исчезали под черной водой. Отец Бертран молился, одной рукой держась за обломок скамьи, а другой творя крест.