я дышу теплотой в личной памяти чисел,

мне хватает себя, чтоб сравнять с тишиной,

и так мало себя, что не хватит продлиться,

но ищу заповедное место для нас,

где земля не черствеет, как корочка хлеба,

по сердцам льётся мёд, цвет меняют глаза,

кровь зашедших ветров треплет хрупкую нежность;

звездопадный коктейль, тень лесная, ручьи,

нескончаемый кайф от ночных обниманий,

моя туфля, твой свитер, луна на двоих,

где наш Бог – это всё – и тот камень, и чайка,

но сначала найти надо нас у других,

по-другому,

друг друга,

другими,

для нас

по миру чувства растянулись

глазами въелась тишина почти что голос и текуче

зарёй облиты небеса орозовело чересчур

привычка вспять дышать терпимо

и забывать земную чушь ползучих камушков песка

смотреть за дали снов на хвоях

на лень туманную гряды

на росы с крохотную мошку сетей паучьих гамаки

и куржевин берёз свободных

и добрых идолов глаза

иссякнуть телом уместится в пуху белёсом птичьих стай

парить глазеть как серебрятся бочины рыб на дно в цвету

застыть горячим камнем слиться

прилипнуть к мокрому жуку

жужжать осой качаться ветром

быть всем никем ничьей его

и ждать приход созвездий узы

пить кровь заместо комаров

луны оранжевой подруги

алеть на сердце моряка

распластан мир на чувствах моря

засвечен парусом закат

Осень-сомнамбула шепчет пророчества и по ошибке падает с крыш – не разбиваясь на мелкие клочья, а рассыпаясь на грязную ночь – на тротуар, неисхоженный нами, на одеяла галльских цветов, на переулки с оставшимся прошлым, на перепонки, что глохнут без слов. Я пропускаю параграфы будней: всё, что внутри, не дрожит под дождём. Осень в припадке отглаженной жизни, мы в этой сырости – памяти ход. Пальцы сгибаются с хрипом усталости, и равнозначны дыханию дня.

Осень-бродяжница с пятнами лунными мне возвращает мечты, но с тобой