– Как?!

– Чего «как»? – удивился мужчина с родинкой на левом веке. Эта родинка была единственным, обо что спотыкался взгляд, – остальные черты лица казались неуловимо усредненными, словно смазанными. Люди с такими лицами похожи сразу на многих и одновременно ни на кого конкретно.

– Как выглядел этот знакомый?! – закричал Кудасов, и к нему начали поворачиваться удивленные люди. Не обращая ни на кого внимания, Никита схватил мужика с родинкой за рукав и дернул на себя. – Как он выглядел, быстро! Я – сотрудник угрозыска.

– Он… – растерянно пробормотал мужчина. – Он такой худощавый, седой. Лет сорок ему… В сером плащике. С чемоданчиком…

– Куда он пошел? Куда?!

– Туда, – махнул рукой мужик в сторону хвоста поезда. – Я толком не видел… Этот, второй, почти сразу с платформы свалился.

Лейтенант развернулся и, расталкивая людей, побежал вдоль опустевших вагонов поезда, спрашивая у каждого проводника, не возвращался ли худощавый седой пассажир в сером плаще с чемоданчиком. Проводник седьмого вагона сказал, что видел, как похожий человек бежал в конец платформы. Кудасов рванул к последнему вагону, остановился на краю перрона и отчаянно закрутил головой во все стороны. Но Бес, или тот человек, который был похож на Беса, словно растаял в прозрачном апрельском воздухе…

Когда Никита вернулся к месту гибели Кольцова, там уже вовсю работали линейщики. Кудасов попытался найти глазами мужика с родинкой на веке, но тот, видимо, уже успел уйти – кому охота ждать, пока тебя в свидетели запишут?..

Тремя часами позже Никита сидел в кабинете майора Грушенко и тусклым голосом рассказывал про все, что случилось на Варшавском вокзале. Кудасов говорил долго, потому что ему пришлось изложить и предысторию, касавшуюся Бертолета и его странного самоубийства. Упомянул лейтенант, естественно, и Антибиотика, и Беса – собственно говоря, Никита лишь пересказал рассказанное Кольцовым…

Грушенко, выслушав рассказ Никиты, долго молчал, а потом тяжело вздохнул и с силой провел пятерней по своей блестящей лысине:

– Эх, Лешка, Лешка…

– Товарищ майор… – начал было Кудасов, но Грушенко прервал его взмахом руки:

– Подожди, Никита… Алексей моим другом был… Ты же не знаешь, чего мне стоило на оперскую должность его перетащить. Хорошо, что ты сразу мне позвонить догадался… Ты… вот что… Про всю вашу комбинацию с Бесом и Бертолетом – молчи.

– Но, товарищ майор…

– Я знаю, что говорю! – повысил голос Грушенко. – У тебя, кроме слов, ничего нет… Никто тебе не поверит, решат, что ты Лешку выгораживаешь… А он… Ты бы почитал, как его замполит характеризует… Нет у нас мафии… А с теми, кто ее найти пытается, очень странные вещи случаются. Ты хороший парень, Никита, и со временем из тебя может выйти правильный мент… Я хочу, чтобы ты дальше работал, а не сгорел, как мотылек на свечке… Молчи. Пройдет время, и ты поймешь, почему старый майор Грушенко на себя этот грех берет… Голову о стенку расшибить – дело нехитрое… Труднее подготовиться, оснаститься грамотно – снести, на хер, эту стену. Алешка поймет, не обидится…

Грушенко снова вздохнул, отпер свой сейф и вынул оттуда бутылку «Московской»:

– Ладно, лейтенант, давай помянем Алексея… Пусть земля ему пухом будет…

На похороны Алексея Валентиновича, к удивлению Никиты, пришло много народу, но хоронили капитана скромно – салют и оркестр ведь только старшим офицерам полагаются. Траурная церемония не заняла много времени…

Через неделю после похорон Никита, просматривая сводку, натолкнулся на информацию о неопознанном трупе, выловленном в озере Долгом… Приметы утопленника, при котором никаких документов не оказалось, заставили Кудасова навести подробные справки. Через некоторое время при помощи дактилоскопической идентификации удалось установить, что в мире живых утопленника звали Анатолием Мироновичем Безюченко, что он дважды был судим и в местах лишения свободы приобрел кличку Бес. По заключению экспертов, на момент смерти Безюченко находился в состоянии сильного алкогольного опьянения…