О, прости нас, Святейшая!»

Статья был опубликована в Литературке. И подписана, скорее всего, псевдонимом Катя Иванова.

Позже я нашла Катю. Совершенно случайно встретились. Она мне понравилась: такая точёная фигурка у неё, взгляд из-под рыжей чёлки синий-синий…

Мне отчего-то стало мерзко. Вот вспомнила статью и поёжилась. Сейчас я сама на все свои повести крест кладу. Чтобы не повадно было. Книгу сначала в церковь несу, а потом только в соцсетях выставляю. Ибо, чтобы вернулось в чистоте мне моё.

Отечественная война литературы – очень кровавая и болезненная. Жестокая. С расстрелами и пытками.

Я сейчас в штрафбате сижу. Поэтому мои стихи немного заунывные. Или нет, не немного, а они просто заунывные. Эмоциональные. Стихи раненного солдата отечественной литературы.

Но я выздоравливаю. Поэтому пишу этот роман.

….

Я же – есмь добро. Для тебя – добро!

Никогда свой крик в твой не вставлю гроб.

И с чего ты вдруг этот грех взяла?

И с чего ты вдруг да удумала?

Хоть сто лет живи, а хоть двести два.

Будь хоть старою, будь хоть юною.

Будь хоть толстою, будь хоть нимфою.

Будь хоть лысою, хоть коса до пят.

Как Иван Иванович да с Никифоровичем

мы поссорились, и чего с нас взять?

Как Онегин да с другом Ленским вдруг,

и Дубровский как с Троекуровым.

И дуэль твоя – это сотни мук,

так бывает лишь с дурами!

Позабыла я – сколько лет прошло,

ем спокойно, сплю, не сужу тебя.

Если делаю, то я не во зло,

если делаю, то во благо я.

А твой бес в ребро, тебе бес в ребро!

Белый, маленький жмётся комышком.

В этом мире всё, мне поверь, старо,

Одного боюсь: не утонешь ли

в этой ране ты золотой своей?

Дать зелёнку? Мазь? Иль иной нужды?

За войну твою стали мы дружней,

так за дружбу мы не сдружились бы!

Как ещё призвать: позабыть меня?

Показать ли путь в град-Кукуево?

…Не могу! Прости! Так хочу обнять,

так тоскую я!

….

Что до ссоры было с Иваном Ивановичем?

Что до ссоры было с Иваном Никифоровичем?

Словно пряником марципановым,

леденцом, шоколадом плиточным.

– Хочешь, в горсть бери, сколько надобно,

чай отхлёбывай по три чашки ты!

…Над Миргородом слаще ладана

воздух трелевый да фисташковый!

Бутоньерка ли, пиджак с лампасами

да бекеша из шерсти шитая,

смушки прямо с ягнёнка связаны,

с трёхнедельного между нитями.

Красота! Гляди, приходи, входи!

Сад вокруг растёт: груши, яблони.

И, казалось, жизнь, что пирог в груди,

сладко ягодный, как у барыни.

Не царапайте, не цепляйте вы.

Гусаком-рябком обзывать нельзя.

А меня за что? Волколаками,

А меня за что? Да удавками.

А меня за что? Вкруг груди – петля?

Так с петлёй иду, да иду, бреду

со свечой, с огнём, с фонарём в руке!

То сорокою, крачкой, какаду,

то вороною, то совсем никем.

А на той петле не одна вешу,

здесь качается моя родина.

И берёзы все! И осины тут!

И ещё весь путь мною пройденный.

И не пройденный, и не хоженый.

И небес, и солнц много из свинца.

Посчитай с тех пор два моих лица,

что обтянуты тонкой кожею.

Отчего же два, а не сорок пять

от ночных утех до дневных похвал?

Прохожу киоск: пишут, что сдавать

можно кучу книг, словно бы металл

и макулатур! Каждый день сдаю

я кусок себя, рву я в кровь слова.

Не забудь предлог с запятою «а».

Не забудь предать всю мою семью.

Что до ссоры той, что в Миргороде?

До Ивановича, до Никифоровича?

Интересней мне да у Гоголя

и поплакать мне и повыкричаться!

Да какой-такой из меня вахлак?

Да какой-такой из меня дурак?

Стоеросовый, барбарисовый?

И откуда вздор, и такая чушь?

Видно, мозг совсем поубавился.

Не брала твоих деревянных груш,

ни молитв не чла, ни акафиста.

Исцеление! О, причисти мя!

Избавление от семи грехов.

…На Полтаве суд у Ивановича,

под Полтавою у врага его.

Скучно, скучно жить во Миргороде!