— Твой чай уже остыл, — немного отодвинувшись от Дамира, нервно изрекаю.

— Я все еще жду ответ, пташка, — он говорит таким повелительным тоном, что у меня проходит мороз по коже.

— Нет, не забавно, — потупив взгляд, выдавливаю.

— Я не про это.

— А… — запнувшись, судорожно сглатываю: — про что?

— Что и кто мне помешает держать тебя тут вечно?

Вечно? Как минимум — смерть. Моя или его это как повезет.

— Бунт подавят, и меня начнут искать, — уверенно заявляю.

Бахметов смотрит на меня как на неразумное дитя, которое искренне верит в то, что по небу летают единороги и едят радугу. И это, знаете ли, напрягает.

— Откуда они узнают, что ты тут? — с непроницаемым выражением лица интересуется.

— Я была с оператором. Он наверное догадался, что я побежала не в ту сторону, — логически предполагаю. — И по камерам увидят.

— Камеры давно не работают. Их отключили как только начался бунт.

Вот черт!

— Значит, найдут у тебя в камере. Нельзя же скрыть живого человека! — негодующе восклицаю. — Когда подавят бунт, будут досмотры!

— Обязательно, — не впечатлившись моими доводами, хмыкает Бахметов, и теперь я совсем не уверена в своих предположениях.

В конце концов кто сказал, что я вообще доживу до того момента, как подавят бунт? У этого мужчины есть весомая причина отомстить мне.

Внезапно чувствую себя уязвимо. Чувство безопасности рядом с Дамиром оказалось ложным. Обхватываю себя руками за плечи, словно пытаясь отгородиться от него.

Бахметов обходит меня, берет со стола чашку с чаем и отпивает. Мы молчим какое-то время, погрузившись в раздумья. Я о своей дальнейшей судьбе, а Бахметов… Черт знает, о чем он вообще думает! Этот парень был бы отличным игроком в покер. На его лице не проскальзывает ни единой эмоции, словно и не лицо вовсе, а гипсовая маска. Он смотрит в маленькое окошко с железной решеткой под самым потолком и неспешно пьет чай.

В отличает от Бахметова, я не могу стоять на месте. Наворачиваю круги по камере, словно надеясь найти дыру в стене через которую ужиком смогу протиснуться в коридор.

Неожиданно раздается громкий звук взрыва. Кажется, даже здание немного встряхнуло. В ужасе оборачиваюсь к Бахметову. Тот только безразлично пожимает плечами, бросая:

— Не договорились.

— Не договорились? — шокированно переспрашиваю.

— А ты как думала, пташка? Что всех перестреляют, и на этом все закончится?

И снова этот снисходительный тон! Я что, по его мнению, тюремный эксперт? Откуда мне знать, как это все проходит?

— Были переговоры. Заключенные выставили список требований. Если произошел взрыв, значит власти не согласились их выполнить.

Боже правый, с этими зэками еще и ведут переговоры? С людьми которые убивают, грабят и насилуют? Нет, конечно, мы живем в современном мире, где процветает толерантность и все в таком духе… Но преступник — это преступник. Тюрьма — это не курорт.

— Но ведь бунт затеяли воры в законе…

— Здесь, пташка, вопрос не об условиях, а о том, кто будет держать власть в своих руках. Что ты знаешь о красных и черных тюрьмах?

Что это цвета их стен…? Это первая мысль, и она явно неправильная, поэтому я предпочитаю промолчать.

— Забудь, — заметив мой растерянный вид, произносит. — Тебе это не нужно. Просто делай, как я говорю.

— И ты оставишь меня в живых? — с каким-то отчаянием в голосе бросаю.

Брови Дамира в удивлении взлетают вверх. Хоть какая-то эмоция.

— Я не убийца, пташка. И ты это знаешь.

— Это было несколько месяцев назад, — недоверчиво фыркаю. — За это время многое могло измениться.

— И изменилось.

И нет, он не пытается похвалиться или показаться «крутым». Просто констатирует факт.