Собственность заключенного Bambie

1. Глава 1

Женя

— Мы снимаем прямой репортаж с места событий. Прямо сейчас заключенные исправительной колонии номер пять подняли бунт, взяли три заложника из медицинского персонала и устроили пожар в нежилой части помещения. Они требуют лучшие условия для своего содержания и жалуются на произвол со стороны надзирателей… Со своей стороны администрация колонии настаивает на том, что бунт подняла определенная группа людей, имеющая влияние. Так называемые в простонародье, воры в законе…

Бах! Громкий звук сигнализации меня обрывает на полуслове, машинально пригибаюсь, боясь, что один из летящих камней попадет мне в голову. Снова раздается громкий звук на этот раз хлопка, закладывающий уши.

— Тема! Тема! — кричу, оборачиваясь по сторонам, но дым от подоженных шин застилает глаза.

Ничего не видно, едкий запах врезается в нос, отчего становится трудно дышать и я захожусь кашлем.

Проклятье! Да где же Серединский?

— Тема! — снова кричу, но мой голос
утопает в шуме.

Похоже, придется искать. Наверное потерял меня в дыме, и сейчас где-то недалеко стоит. Главное, не паниковать.

Собрав волю в кулак, выпрямляюсь, моргаю несколько раз и оборачиваюсь по сторонам, пытаясь во всем беспорядке найти своего оператора, но бестолку. За плотной завесой дыма ничего не разглядеть.

И дернул меня черт потащиться на эту съемку! И ведь говорили: «Не лезь! Пусть парни едут! Опасно же!». Ага, щас! Кто там будет слушать… Вот, глупая же!

— Серединский!

В ответ летит град камней, и я снова пригибаюсь. В таком полусогнутом положении делаю несколько шагов вперед… Или назад? Проклятье, куда я вообще иду?

Дыма становится еще больше, отчего глаза начинают слезиться. Прикрываю рот рукавом, продолжая куда-то двигаться. Неожиданно в дыму различаю нечеткий силуэт…

Ага! Человек!

До меня доносятся голоса, и я заметно выдыхаю, осознавая что все-таки куда-то вышла и не задохнусь от угарного газа.

Радости нет предела ровно до того момента, пока я не подхожу к ним…

— Эй, Костыль, смотри какой сюрприз! — хватает меня сбоку кто-то за руку и тянет на себя.

— Отпустите! — испуганно взвизгиваю, но в ответ слышу только грубоватый смех, от которого у меня сердце обрывается.

Неужели… Неужели я пошла не в ту сторону?

Передо мной вырастают еще два мужика среднего возраста. Судя по темной мешковатой форме с нашивками, они заключенные.

— Отпустите меня! — требовательным тоном выкрикиваю. — Я журналист федерального канала!

— Какая строптивая крошка, — хмыкает тот, который держит меня за руку. У него бледный шрам рассекающий глаз и гнилые зубы, на которых расплывается плотоядная ухмылка. — Журналисточка, говоришь? — недобро прищуривается. — Слышь, Костыль, у тебя была журналисточка?

— Не-а, — отвечает ему рядом стоящий мужик. Из примечательного у него только высокий рост и неестественная худоба. Видимо отсюда и прозвище — Костыль. — Но сейчас будет!

Липкий страх ползет по спине.

Нет. Нет. Этого не может произойти…
Понимая, что сейчас может случиться нечто отвратительное и ужасное, я чудом вырываюсь из хватки зека. Момент неожиданности работает на меня, поэтому прежде чем кто-нибудь из троицы успевает очухаться, я стремглав бросаюсь в противоположную от них сторону. Спотыкаюсь об какой-то штырь, но на адреналине совершенно не чувствую боли.

— Стой! Стой! — кричат эти троя догоняя, и я ускоряюсь.

«Только бы не упасть. Только бы не упасть» — как мантру повторяю про себя.

Господи, пожалуйста, пусть они отстанут! Я больше никогда не буду нарываться, клянусь! Потому что именно из-за своей глупости и самонадеянности, я оказалась в этой ситуации.

Когда передо мной вырастает стена, осознаю что снова бежала не туда… И вместо того, чтобы добежать до относительно безопасного участка, где снимают журналисты и стоят полицейские, я добежала до самой тюрьмы.

И пути назад нет, потому что мне на пятки наступают заключенные, которые явно не собираются провести меня за ручку до дома.

— Хмурый, она здесь! — орет тот который Костыль.

И я снова срываюсь с места. Добегаю до железной двери, толкаю ее и врываюсь в здание. К моему облегчению, тут пусто. Бегу по коридорам, сворачиваю один за одним, хочу подняться на верхний этаж, но железная решетка заперта, поэтому приходится спуститься на нижний. В подвал.

— Где эта сука? — орет один из преследователей.

— Может, наверх побежала?

— Иди, проверь! А я вниз! — отдает приказ скорее всего Хмурый.

Черт!

Добегаю до конца коридора. И все, тупик.

В ужасе оборачиваясь по сторонам, забегаю за решетку и, захлопнув, поворачиваю железный ключ в замке и бросаю в угол. Знаю, такая себе защита, но это все что у меня есть на данный момент.

Дрожу от страха, вцепившись липкими ладошками в ткань грязных брюк.

Он проходит по коридору медленно, крадучись, точно знает, что я загнанный в угол зверек.

— Эй, спускайтесь! Девка внизу!

Подавляю всхлип, рвущийся наружу. Меня буквально трясет, настолько я напугана. Хлипкая решетка не внушает доверия, и мой мозг уже подкидывает неприятные картинки недалекого будущего.

Те двое приводят с собой еще несколько человек. И среди них точно нет того, кто бы мне помог.

— Эй, крошка, выбирайся оттуда! Я покажу тебе, что такое настоящий мужик! — гадко ухмыляясь и хватаясь за причинное место, кричит через решетку какой-то тип.

— Ты таких даже и не видела в своем шоу-бизнесе! — орет уже другой, хватаясь рукой за решетку и сильно ее дергая, отчего я вздрагиваю, а мое сердце уходит в пятки.

Вообще-то я не из шоу-бизнеса. Я всего лишь глупая журналистка, которая поехала снимать репортаж про бунт в тюрьме. И что в итоге? В итоге, я оказалась наедине в темном помещении с десятком уголовников, для которых убийство и насилие образ жизни. Если я выберусь отсюда живой, уволюсь к чертовой матери, выйду замуж за хорошего парня, того же Анохина, что таскается за мной по пятам, и нарожаю кучу детишек. В бездну карьеру и амбиции!

С сомнением кошусь на решетку, которую расшатывают заключенные с дикими криками, и пячусь к стене.

И нужно было мне именно сегодня вызываться на съемку! Все хотела выслужиться, показать себя! Показала, блин!

Все вышло из-под контроля. Я всего-лишь хотела заснять побольше, чем остальные… Эксклюзив, чтобы меня перестали на работе считать досадным недоразумением и недоучкой (как выражается наш главред, отвратительный тип!). И вот, что получила! Все, что я в данный момент могу предпринять — это молиться, чтобы бунт подавили раньше и заключенных разогнали, прежде чем решетка сорвется с петель. И, судя по жалобному скрипу, сегодня не мой второй день рождения.

— Крошка, ты чувствуешь? Мы уже близко! — выкрикивает один из них. Я уже не различаю кто.

Глаза застилают слезы, меня накрывает истерикой, и я просто вжимаюсь сильнее в стену, словно пытаясь с ней срастись.

Господи, пожалуйста, пусть этот кошмар закончится! Но Бог остается равнодушным к моим молитвам, потому что в следующую секунду решетка с грохотом валится на пол. Из меня вырывается сдавленный писк, но пошевелиться не могу. Ужас сковывает тело, точно цепями.

Впрочем, будем откровенны, если бы я могла пошевелиться, это бы мне мало помогло. Мне вообще сейчас мало что поможет кроме чуда.

— Попалась, крошка! — с алчным блеском в глазах протягивает тот самый заключенный со шрамом на глазу.

— Прошу, пожалуйста, не нужно, — трясясь и захлебываясь слезами, выдавливаю.

— Ну, тише-тише, испугалась? — приторно-сладким голосом воркочет. — Мы же не обидеть тебя хотим, а приятно сделать!

— Заканчивай с ней сюсюкаться, Хмурый! — нетерпеливо кто-то орет. — Тащи девку сюда!

Хмурый крепко хватает меня за руку, и, больше не церемонясь, тащит под ободряющие крики в толпу, которая уже успела образовать круг.

Все. Игры закончены.

— Нет! Нет! — оглушено кричу, срывая голос. — Не трогайте меня!

Оцепенение спадает. В меня словно вселяется демон, и я начинаю отбиваться, царапаться до крови и бросаться на каждого, кто тянет ко мне свои мерзкие лапы.

— Дикая кошка! — даже как-то довольно комментирует Хмурый.

Он, по всей видимости, тут за главного. Ну или пользуется авторитетом, я не разбираюсь во всей этой тюремной иерархии.

И только когда во всем этом сумбуре и истерике, я перехватываю кровожадную ухмылку, то осознаю, что мной играют. У этих зверей, по ошибке заключенных в человеческом теле, нет жалости и сострадания. Никто меня не спасет. Чуда не случится…

В следующий момент мне заламывают руки и силой принуждают встать на колени. Из последних сил бросаюсь в бок, отчего моя рубашка рвется по шву.

— Тише-тише, кошечка, — похлопывая меня ладонью по лицу, произносит Хмурый, глядя на меня сверху вниз. — Сделаешь, дяде приятно? И только попробуй укусить, — грозит пальцем, — жалко будет выбить твои зубки.

Крепко сжимаю зубы, готовая бороться до последнего вздоха, но только не делать всякие гнусности.

— Открой рот, — надавливая на щеки и приспуская свои штаны, требовательно кидает.

Хмурый еще сильнее надавливает на мои щеки, отчего я протестующе мычу, пытаясь вырваться из цепкой хватки.

— Ах ты, дрянь! — взбешенно рявкает, после чего дает мне хлесткую помещичину.

Он снова замахивается, и я зажмуриваюсь, ожидая удара, но он почему-то не следует.

— Остынь, Хмурый. Для тебя эта птичка слишком хороша, — раздается где-то рядом ленивый голос, почему-то кажущийся мне знакомым.