Бахметов закрывает дверь и прислоняется к ней, устало откидывая назад голову.

Искоса поглядываю на мужчину, отмечая про себя кровоподтеки, ушибы, раны…

Господи, да ему же наверняка больно!

— Я… — сглотнув тяжелый ком в горле, набираюсь смелости и спрашиваю: — я могу чем-нибудь тебе помочь?

— Можешь, отмотать время назад и не появиться в моей гребаной жизни? — сухо кидает.

— Нет, но я могу обработать раны и…

— Я сам, — жестко припечатывает, отказываясь от моей помощи.

Ясно. Он из тех гордых мужчин, которые будут умирать, валяться в луже собственной крови, но помощь ни от кого не примут.

Бахметов наконец отлипает от стены и, качаясь из стороны в сторону, точно пьяный, подходит к железной тумбочке, достает оттуда уже знакомые мне перекись, вату и бинт.

Ладно, раз мы такие гордые…

Деликатно отворачиваюсь и смотрю в решетчатое окно, за которым уже давно наступила ночь. Бой был назначен на двенадцать ночи, еще какое-то время парни пытались прикончить друг друга (дракой то сомнительное мероприятие сложно назвать), значит сейчас не меньше двух часов ночи.

Сколько я уже здесь? Должно быть, не меньше десяти часов. Десяти самых жутких часов в моей жизни. Полные страха и безнадежности. Сколько я еще здесь пробуду?

Услышав грохот, вздрагиваю и оборачиваюсь. Бахметов едва стоит, упираясь локтями в железную тумбу и рвано хватая ртом воздух. Бинт и вата валяются у его ног.

Проклятье! Упрямый осел!

В гробу я видела его гордость! При чем такими темпами его там точно увижу!

Преодолев расстояние между нами, опускаюсь на пол и собираю упавшие предметы, не обращая внимание на глухое рычание Бахметова.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — стоит мне только осторожно коснуться его плеча, взбешенно рявкает.

Меня, признаться, до чертиков пугает этот его свирепый вид, но он единственный кто хоть немного мне знаком. Без лишнего кокетства, этот мужчина пострадал из-за меня, какие бы цели не преследовал (а он их преследует, не сомневайтесь). И, посмотрите-ка, я до сих пор жива и при своей чести, если вы понимаете о чем я… В этом есть заслуга Бахметова. Самое меньшее, что я могу сейчас сделать, это обработать его раны, хотя бы потому что моя жизнь напрямую зависит от его. Мы прочно связаны.

— Я всего лишь хочу помочь…

— Помочь? — вкрадчиво уточняет. С неожиданной силой отталкивается от тумбочки и в следующее мгновение устрашающе нависает надо мной. — Ты уверена, пташка, что хочешь мне помочь? — опаляет интимным шепотом ухо.

Немного сдвигаюсь назад, чтобы создать между нами больше пространства. Не то чтобы у меня получается. Это тюремная камера слишком тесна для нас двоих. И я не о о квадратных метрах говорю.

Задираю голову, чтобы смело заглянуть в эти выражающие голод и страсть глаза. Чувствую, как предательский румянец опаляет щеки. Жаркий взгляд Бахметова медленно скользит к моей шее, затем ниже к груди, обтянутой тонким шелком. Кажется, я покраснела от мочек ушей до самых пяток от этого откровенного изучающего взгляда мужчины.

Я никогда не казалась себе особенно привлекательной. Мой типаж «соседская-девчонка», а не «первая красавица». Ну правда, ничего выдающегося! Ни большой груди, ни попы, бедра и те узкие. Однако то, как сейчас пожирает меня глазами Дамир, заставляет меня чувствовать себя самой красивой женщиной на планете. И это неправильно.

Для него я всего лишь способ расслабиться, сбросить пар, а для меня? Для меня это позор. Отдаться первому встречному, в жутких условиях при не менее жутких обстоятельствах. Пожалуй, именно последние мысли действуют на меня отрезвляюще, точно ушат холодной воды.