Под чёрной, шёлковой рубашкой перекатываются мышцы. Он сложен… как бог! Раскачанные плечи, широкая грудь, узкая талия и длинные, сильные ноги.

— Рассказывай. Аня.

С громким стуком на стеклянный стол опускаются золотые запонки с сапфирами. Мужчина закатывает рукава, обнажая жилистые запястья, с толстыми синими канатами вен.

Несколько пуговиц. Вниз.

В вороте виднеются чёрные, жёсткие волоски.

У меня во рту пересыхает от такого небольшого стриптиза в исполнении Давида Усманова. Мысли накапливаются непристойные.

Грудь спирает тугим, плотным обручем затруднённого дыхания.

Мужчина плюхает свой зад в кресло, вызывает секретаршу:

— Марина. Мне виски. Гостье — воды. Живо! — рявкает.

Секретарша появляется меньше, чем через минуту, и ставит на стол требуемое. Она воркует услужливо и смотрит на Усманова, как на Бога. Хотя в этом царстве он и есть главный царь и бог.

Как только за секретаршей запирается дверь, Усманов отпивает виски, на секунду прикрыв глаза. Я понимаю, что любуюсь его лицом.

Совершенные линии, бронзовая кожа, модельная щетина…

Какие длинные ресницы.

Проклятье!

Он ловит меня на разглядывании и мгновенно прожигает ответным взглядом.

Опаляет.

— Я очень требовательный бизнесмен. Заключив сделку на определённых условиях, я всегда жду их исполнения. Так, как было оговорено. В том же объёме. В те же сроки. Смельчаков, кто решается кинуть меня, я стираю в порошок.

Пауза.

— Всех. Без исключения. Назови причину, по которой я не должен делать того же самого с тобой.

— Я… Я не собиралась бежать.

— Билеты, — напоминает Усманов. — На кассе вокзала засветилось имя. Ты покупала билеты!

— Для сестры, — шепчу. — Вы же наверняка знаете, что у меня есть сестра. Я покупала билеты для неё.

— Охотно верю. Но ты не явилась на процедуры. Напела сказочку про больную бабку, которая вот-вот помрёт, валялась в этом офисе у моих ног, выклянчивала деньги, все брюки слезами залила… Получила своё и захотела смыться. Не выйдет!

Нет смысла оправдываться.

Придется прикрыть сестру.

Похоже дьявол не шутит.

Если не подыграю — нас точно всех порешают.

— Я… раскаиваюсь.

— Ты лгала, что дурно себя чувствуешь. Выходит, ты исчерпала мой лимит доверия. Почему я сейчас должен поверить, что ты выполнишь условия сделки?!

— На кону не только моя жизнь, но жизнь бабули и сестры? — спрашиваю.

Усманов мрачно кивает.

— Да. Это станет хорошим стимулом. Но этого мало… Я хочу… — и его тёмные глаза становятся бездной ада. — Видеть твои лживые глаза полными слёз и боли. Ты пожалеешь, что пыталась обмануть меня. Пожалеешь.

— Умм-м-м-моляю, простите. Я исполню сделку. Всё, как и обещала. Ни шагу влево, ни шагу вправо. Дайте мне шанс. Последний… шанс. Я вас не подведу…

Он слушает мои рыдания.

Молчит.

Это хуже всего.

Я не знаю, о чём он думает.

Но ему нравится ломать людей.

Он и меня может сломать. Только. Одним. Проклятым. Взглядом.

Минуты растягиваются в бесконечность.

Я вся в слезах и кажется, не только в них. Почти ничего не вижу и не соображаю о чём лопочу срывающимся голосом.

До хрипоты.

Он молчит и кормится моей паникой. Моей энергетикой страха.

— Довольно, — говорит равнодушно.

Я замолкаю. Как по волшебству. Только икаю ещё немного. Но уже не реву и не говорю ни слова.

Шорох его шагов… Так близко.

Царапает слух.

Обоняние обжигает пряной морозной свежестью его дерзкого парфюма.

Обжигающая ладонь ложится на плечо. Он вытирает моё лицо от слёз своим тканевым платком и подносит стакан ко рту.

— Пей.

Мне остаётся только приоткрыть рот.

Усманов подталкивает двумя пальцами вверх мой подбородок, задирает стакан повыше и вливает жидкость тонкой струйкой в рот.