На куполоскребе рядом с лестницей, ныряющей в подвал, стала видна табличка дополненной реальности: «“Фансо” – пункт связи с потусторонним миром». Молодые люди спустилась по кое‑где разбитым в крошку ступенькам и прошли через дымовую завесу, входной плазменный щит отсутствовал. В темном сыром помещении Тихона и Ольгу никто не встретил: ни робот, ни человек. «Так‑так». Подвальное помещение заполняли голограммы в человеческий рост. Дети в комбинезонах, поджав ноги, сидели под искусственной пальмой и пили банановую воду «Непоседа!» из банок. Девушка в легком платье в горошек вдохновенно писала стальной перьевой ручкой «Взлет», похожей на модель ретроракеты. Загорелые люди, видимо, муж и жена, лежали, как морские звезды, на бирюзовой воде виртуального океана. На скамейке мужчина в вельветовой рубашке читал, сопереживая героям, пожелтевшую книгу «Преступление и наказание», поглядывая на неживой еловый островок своей колонии. Под высокими расписными сводами храма женщина в вышитом жемчугом балахоне зачарованно пела «Аве Марию». У солнечного открытого окна седой дед в шортах сидел в кресле‑качалке, а старушка в юбке в сине‑белую полоску и такой же майке обнимала его.

В глубине у стены Тихон и Ольга разглядели связную. Они приблизились к ней. Связная носила продолговатый шлем «Клемма», от которого отходили три шланга: один нависал, как хобот, над левым креслом, другой – над правым, а третий, макушечный, подсоединялся к квадратному ящику из хрусталя – это тонкий настройщик «Житие». Внутри него другие голограммы, размером с фото десять на пятнадцать, быстро сменяли друг друга: мелькали лица, много портретов, сияющие и полные слез глаза, улыбки и гримасы, фрагменты из людских жизней.

– Тихон, пришел на сеанс связи с родителями? – не поднимая уставших глаз, произнесла связная. – Самое время, опускайся в кресло.

Прост удивленно посмотрел на Олю, та кивнула ему. Он сел справа от связной и приблизил шланг к виску, к тому месту, где был вживлен чип, считывающий мозговые импульсы, – шланг резко присосался, как массажная банка.

– Готов, Тихон? – спросила связная.

– Да, – с волнением ответил Тихон. Ольга присела на краешек левого кресла и, повернувшись, наблюдала за ними.

Его накрыли галлюцинации и голоса: он видел маму, отца и себя. И слышал родителей и свой голос.

Тихоня, налей мне сока в стакан.

Мам, ты куда пропала? Мы с папой начали волноваться.

Пап, помоги: у меня не получается завести воздухолет.

Тихон, не раскисай, ты справишься.

Сынок, ты не видел мои линзы?

Мам, ты их оставила у меня.

Тихон, ужинать! Зови папу!

Очень вкусный ужин, мама!

Отец, я не мог до тебя дозвониться.

Был при исполнении, Тихон.

Мама, я достал твое лекарство.

Мой доктор!

Затем галлюцинации испарились, голоса стихли, и Прост увидел черную полосу, по одну сторону которой сверкали миллиарды звездочек. В парящем над вороной лентой каноэ стоял монах Дух…

***

Тихон, идущий к родителям, шагнул и провалился в лодку. Она плыла по черной невесомости (река Снов), медленно приближаясь к усеянной мириадами звезд полосе. Тысяча звезд. Сотня. Десяток. Две звездочки.

– Дай руки, – прохрипел паромщик.

Две звездочки вспыхнули ввысь и вширь, серебряные силуэты стали мамой и отцом, они потянули сына к себе. Ноги Тихона потеряли контакт с каноэ. Он воспарил, а потом плавно опустился, оказавшись перед родителями. Ладони мамы и папы были огненно‑горячими. Под серебряной Луной семья прошла через золотую арку в садик Встреч, в центре которого бил трехъярусный фонтан. Потоки, поблескивая и журча, сбегали с чаш. По периметру стояли белые пористые скамьи, окруженные цветущими пьянящими яблонями, сиренью и алыми розами. Сын сидел возле родителей, поплывший от счастья.