Заикаясь, хрипло и немного сбивчиво я поздоровался. Первый шаг со страхом и волнением я сделал – что же, кто-нибудь, похлопайте моей смелости, я это заслужил. Я вновь постарался совладать с собой. Дополнительных плюшек человеку добавляют уверенность и некоторое хладнокровие, что же, хочешь «плюшек» в актив уважения к себе – умей прыгать выше головы. В целом это каторжный труд, за который я должен получать по двойному тарифу, то бишь две миски с плюшками. Я лез вон из кожи, чтобы быстро прийти в себя, и я бы сравнил себя с ковбоем, пытающимся заарканить резвого жеребца, только в моем случае я делал то же самое со своими эмоциями. И при этом еще старался звучать не как жующий верблюд или блеющий баран.

Я успокоился: моя грудь ровно поднималась и опускалась, это мое дыхание выровнялось, стало легче дышать, словно мне кислородную маску на лицо надели. Итак, наше информативное знакомство и встреча (не могу удержаться от того, чтобы пошутить), и в целом совместное времяпрепровождение затянулись до такой степени, что я даже и не скажу, сколько пролетело времени, крыльями шурша. И нечего к часам бежать, сбивая с ног всех, чтобы узнать по стрелкам, – час за час не отвечает. Правда если и ставить здесь какие-то временные рамки, чтобы не упустить нить повествования и не почувствовать себя потерянной иголкой в стогу сена, то мы успешно завершили дело задолго до того, как минули одни сутки и начались другие.

Кстати, я по-прежнему не боялся: меня не подталкивали вилами в этот водоворот. Я давно поставил на себе крест, потому если чего и было бояться, так это успеют ли обглодать меня до костей соседские кошки. Или все же останется что-то от моего тела, что можно положить в гроб для проформы, чтобы не пустовал. У нас на все без малого целая ночь ушла. Это существо не российского разлива: неземных кровей был мой гость, и тут я никому, и себе в том числе, второй Америки не открою. И все же ради приличия я поинтересовался у существа, что оно такое и откуда пришло: я себя в вопросах приличия, разумеется, выше прочих не поставлю, но мне с детства привили мысль, что правила приличия – это бесплатный билет в хорошее общество. Не зря, оказывается!

Наш разговор построился – ура, но на каких-то недомолвках и увиливаниях от сути. Возможно, я ненароком задел существо за незаживающую рану или, как любил говорить мой тренер в тему и не в тему, полез в чужой огород со своими овощами. То он изливал мне душу о каком-то космосе и звездах – не пришей рукав он здесь, каким боком тут была тема космоса? Затем был сумбурный рассказ о других мирах – лучше бы фантастам он рассказывал эти сказки: одно, другое и третье, бла-бла-бла… Я только слушал, и кивал, и лишь изредка то правой рукой опирался на трость, то левой, чтобы не устать. Можно было подумать, что это все принесет определенную пользу, если я захочу, например, библиографическую справку написать, но в действительности то был только белый шум, и если в этом было что-то интересное, а его не может не быть по определению, то его еще предстояло найти. Не получилось бы нас связать братскими узами так сильно, что побежим детей общих крестить.

Я не стал юлить понапрасну, ходить вокруг да около – и едва ли не на одном выдохе объяснил, зачем я его вызвал. В душе я даже обрадовался, что все обошлось без словесной воды. Многословие, если переводить все в писательское русло, играет на руку авторскому стилю. Никто не запретит при письме и в других обстоятельствах разойтись на широкую ногу. А в разговоре надо быть кратким: рискну бросить эту монетку в копилку красноречия, но иногда и не скажешь, что язык мой – враг мой, а подумаешь и возразишь, временами язык мой – очень даже большой друг мне. Однако здесь я надеюсь (ну, затеплился огонек в моей больной душе), что не стану мишенью для проклятий и по мою душу не побегут ставить свечки в церкви за упокой, если передам только несколько слов из нашего разговора. Для скрупулезного осмысления это, возможно, вообще ничего, просто мне почему-то показалось, зачем я буду разочаровывать рутиной. Что вы говорите: мужчины не плачут? Значит, я исключение, потому как позволил эмоциям выйти наружу. Я плакал долго и навзрыд, что, мол, вот какая шляпа меня накрыла – вытянул я короткую палочку по жизни и здоровью и заболел так, что все врачи оказались бессильны помочь мне. Врачами еще называются! За сочувствием мне не пришлось ходить за тридевять земель, потому как я его получил сполна здесь и сразу. Мой гость – вот кто хороший учитель, он-то за один урок научит азам того, как надо сочувствовать несчастным и как следует подавать надежду – или вполне успешно убивать ее. Только выбирай, что предпочтительнее, исходя из того, как глубоко ты впал в депрессию. Передам лишь четыре недлинные фразы из нашего многочасового разговора.