– Я прочитал в заклинании, вызывающем тебя, будто ты можешь излечить человека от любой болезни – это правда? – спросил я, не отводя глаз от существа.

– Все верно, я могу это сделать, – кивнуло существо. Голос его был глухим и глубоким, словно эхо в горах. Представляю, это должны быть горы, чтобы звучало такое эхо, и представляю, как долго оно будет висеть в воздухе и пугать людей.

– А меня можешь вылечить? – спросил я и услышал в своем голосе робкие нотки. Откуда они повылезали? «Ну же, будь смелее», – подумал я.

– Конечно! – ответило существо, и его глаза блеснули. Но возможно, это отразились огни свечей, они все еще горели. Странно, я думал, что сквозняк погасит пламя. Может, стихии огня и сквозняка в сговоре, если свечи до сих пор горели?

«Аллилуйя!» – едва не вырвалось у меня на радостях. Мое сердце бешено забилось и лицо исказила широкая улыбка.

…И на этом все! Меньше знаешь – крепче спишь; меньше слышал и видел – с аппетитом ешь и пьешь! Радость окрыляет, и я бы воспарил в небеса, если бы не крыша дома и не рамки – моя болезнь, которая высосала из меня почти все силы. В моем тщедушном теле, которое насквозь пропитали лекарства всех сортов и названий, душа держалась лишь на честном слове. Мне ничего не осталось, кроме как лишь слабо покачиваться, словно камыш на осеннем ветру.

Затем случилось вот что. Я не люблю быть застигнутым врасплох – на боксерском ринге я еще могу быть начеку с соперником, во все глаза следить за его жестами. Победу приносит не одна только сила, но и внимание: потеряешь его и все – считай, что сделал одолжение сопернику. Тогда же даже «третий глаз» гадалки оказался бы бесполезным и не помог бы подготовиться! Существо оказалось так близко передо мной, что я даже от неожиданности вздрогнул и качнулся, благо было на что опереться, чтобы удержаться на ногах. Так недолго и заикой сделаться.

Существо заключило меня в крепкие объятия. Объятия – вещь, которую никто не объявлял вне закона, но с ними нужна мера, а то вот так задушит и все, пиши пропало. Я похолодел и побледнел: у меня спина была такой холодной, что если прижать к ней кусок мяса, он сразу же коркой льда покрылся бы, да такой толстой, что и за сутки не оттает. Я испугался, а ведь мне казалось, что проблему страха я уже решил – если были его зачатки, то поборол их. Но видимо, страх – неистребимое чудовище всего живого, все-таки где-то внутри меня притаился и теперь проявился.

Первое, на что я обратил внимание, пальцы руки. Я смог придавить в себе страх. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились: уж будь добр, не пасуй и иди до победного конца в своей авантюре. Мои ловкие и гибкие пальцы вдруг стали срастаться между собой. В каких бы больших свершениях они были бы полезны, и сколько автографов я бы написал поклонникам! Один, другой, третий… ух ты и ох ты, вся громадная пятерня правой руки превратилась – не знаю, как и объяснить – в какое-то сплошное страшное месиво. Я не мастер красноречивых сравнений, я – мастер на ринге носы ломать и в этом мне нет равных, и все же я сравню увиденное вот с чем. Представьте несколько кусков пластилина, которые разом взяли из коробки, а потом начали мять, наминать, смешивать. То же самое происходило и с моими пальцами. Потом та же история произошла и с кистью левой руки. Плоть не плоть, кость не кость, вены и капилляры не вены и не капилляры. Это были уже не пальцы, а какая-то клякса, злая насмешка над человеческой анатомией. Беда и горе для всех, кого кормят пальцы, или для людей тех профессий, в которых все решают пальцы: хирургов, например, швей, да мало ли кого еще. Трость упала.