Полчище комаров с сатанинской остервенелостью вонзилось в меня сотней своих жал. Мне вспомнилась смешилка о медведе, который пытался отогнать комариный рой тяжеленной дубиной. Он, конечно, выглядел полнейшим дураком, но я и сам готов был ему уподобиться от бессильной злобы на этих взбесившихся кровососов, разрывавшей мне мозг.

Преодолев очередную преграду из бурелома, сухостоя и колючего кустарника, я вдруг будто бы выпал из прежней плотной мерности материального мира. Пространство вокруг меня стало каким-то зыбким, наполнилось знобящей изморозью, а моё сердце сжалось от плохих предчувствий.

«Быть беде!»

Сообразуясь с изменениями пространства, изменилось и моё сознание. Спасаясь от разрушения, оно приняло этот мир таким, каким он стал со всей его несуразностью. В моей душе возникла и целиком овладела мною противная трусливая дрожь.

«Я не трус!», – мысленно прокричал я себе.

«Я не трус!!»

«Я не трус!!!»

Я должен был вновь уверовать в свою храбрость, но именно в это время и именно в этом месте я больше не верил в неё.

Энергетика этого места превратила меня в труса, в «тварь дрожащую».

Это место было сильнее меня.

Я отчётливо понял, что здесь возможна и даже неизбежна встреча с лешим…

«Ну, зачем я подумал о лешем! Не зря говорят: помяни чёрта – и он тут как тут. Видно, всякая нечисть только того и ждёт, чтобы её помянули»:

Из темноты, до которой не дотягивался свет моего фонарика, на меня смотрели два глаза, пылающие мстительным безумием.

«Это моя смерть!»

Фонарик выпал из моей онемевшей от страха руки, но я не стал его поднимать. Мне уже было не до него. Я повернулся и побежал, не разбирая дороги, но уже на третьем шаге уткнулся во что-то мягкое и мохнатое.

«Медведь!»

Но даже мысль о медведе не показалась мне такой страшной, как те глаза, пылающим мстительным безумием.

За моей спиной послышался леденящий душу хохот, а затем хлопанье крыльев.

«Так это я филина принял за лешего!»

Я боязливо посмотрел перед собою и слабом свете валявшегося на земле фонарика увидел, что передо мною стоял не медведь, а сам леший.

От разрыва сердца меня спасло только то, что от охватившего меня ужаса я потерял сознание.

Очнулся я в душной избе, пропахшей табачным дымом, самогоном, квашеной капустой и овчиной.

– Ну, ты крепкий мужик! Как лунатик, но своими ногами до деревни добрёл!

– У самой околицы свалился. Собаки нас всполошили и к тебе привели.

– Теперь первое дело тебе поправиться стопочкой самогона, – засуетилась вокруг меня вся компания, не желавшая накануне отпускать меня «туда, где леший бродит».

Три дня меня лечили самогоном и квашеной капустой и всё выпытывали, что со мною стряслось, отчего я вернулся из мрачного лесного урочища седым, как степной ковыль.

Странное я испытывал чувство: Моё сознание, вернувшее себе состояние, соответствующее реалиям этого материального мира, решительно отвергает саму возможность того, что происходило в ином пространстве, с иными, непонятными нам закономерностями.

В том мире всё то действительно было: и моя противная трусливая дрожь, и дурной филин, и страшный-престрашный леший.

В нашем материальном мире этого быть не могло.