Огонь быстро охватил весь костёр. «Не так бы надо хоронить великого волхва, – глядя на огонь, думал Истома, – ох, не так! Неправильно это! А что сейчас правильно? Люди отвернулись от своих старых, истинных богов. И те, покидая этот мир, наказывают беспамятных и неблагодарных людишек. То ли ещё будет!».

Дым от костра поднимался ровно и густо. «Это хорошо, это значит, что Сварог не гневается на жреца и примет его душу в свой мир».

Переночевать Истома решил под стоящей в сторонке одинокой елью, чьи густые ветви опускались до самой земли. Дома его ждала жена, однако идти ночью по лесу было страшно, люди разорившие святилище могли быть где-то поблизости. Здесь оставаться тоже опасно. Разбойники могли видеть дым от костра. Истома это хорошо понимал, но надеялся, что на разграбленное место возвращаться им не захочется.

– Ох, грехи наши тяжкие! – вздохнул мужик, залезая под низкие еловые ветви. И, уже засыпая, прошептал охранное заклинание, – Чур, меня! Чур!

– Что это? – голос прозвучал совсем рядом с Истомой. Мужик испугано открыл глаза, похоже, недалеко от ели кто-то стоял. Истома боялся пошевелиться. Сквозь густые еловые лапы пробивался дневной свет.

– Тут что-то сжигали! – ответил другой голос.

Послышались шаги, человек отошёл от дерева.

– Да здесь идолы. Ваши языческие боги. Какая мерзость! Это языческое капище! Не знал, что соотечественники ваши до сих пор поклоняются истуканам!

Истоме сквозь узкий просвет еловых веток неясно виден был один человек: высокий, худой, в длинном чёрной хламиде и чёрном клобуке, какие носят монахи. Спутника его не было видно.

– Всё разграблено, похоже, поработали разбойники. Интересно! Тут действительно что-то сжигали, – Продолжал монах, – Ну, любезный друг, что вы скажете об этом?

– Не понимаю, как такое возможно. В отечестве нашем язычество истреблено, выведено под корень.

– Ладно, оставим это. Брат передал что-нибудь для меня?

– Вот, возьмите, – ответил невидимый собеседник.

– Ну, что нового в Москве? Как поживает король Иоанн?

– Ваша милость, в нашем отечестве короля называют царём.

– Ах, да-да! Не могу привыкнуть к вашему варварскому языку.

– Ваша милость, слово царь образовано от римского слова цезарь!

Истоме почудилось, что сказавший это усмехнулся.

– Вот как?! – голос монаха был кислым, – так как же поживает царь Иоанн?

– Царь здоров. А в Москве царским повелением начали возводить новый храм в честь взятия Казани.

– Как, ещё один? На Троицкой площади уже стоит церковь в честь славной победы царя!

– О, нет! Это деревянный храм сносят, а вместо него воздвигнут новый, необыкновенный собор, собор невиданной красоты!

– Да, царь Иоанн очень ценит свою победу над Казанью! Строить будут итальянцы, конечно?

– Нет, ваша милость! Зодчие – русские.

– Это что-то неслыханное! Чего можно ждать от русских? Царь Иоанн сошёл с ума!

– О, не смейте говорить такое, ваша милость, даже в лесу! – испуганно вскрикнул невидимый собеседник монаха, – Молю вас, будьте осмотрительнее в своих речах!

– Хорошо, хорошо! – спокойно ответил тот, – Нам пора расстаться. Если понадобиться новая встреча, я вам сообщу. Прощайте!

Послышались шаги. Собеседники разошлись в разные стороны.

Наконец-то! – Истома осторожно вытянул затекшие руки и ноги. За всё время разговора он не пошевелился, боясь, что его обнаружат. Он осторожно вылез из-под ели. Что это за люди? Бог весть! Одно понятно, тёмные это людишки! И лучше бы Истоме вовсе с ними не встречаться.

По лесу он шёл быстро, но осторожно, неслышно ступая по росистой траве. Дорога была знакомая, сколько раз приходил он сюда в святилище, последний прихожанин последнего волхва. А ведь, когда ребенком, батюшка впервые привёл его поклониться Сварогу, то жрецов было трое. А молилось тогда в святилище в иные дни до сорока человек. Да, много времени прошло с той поры. Пять лет назад сгинули сразу двое последних его единоверцев. Фёдор умер от старости, затем утонул Мишута Меньшов. Как рыдал тогда Истома, ночью, накрыв голову тулупом. Так ему было плохо, думал, что сам умрёт. Вот странность – подумал Истома, – Когда Мишута утонул – рыдал, а над жрецом и слезинки не пролил. А что тут странного, волхв был очень стар, рано или поздно это должно было произойти. Хотя, не в этом дело. Окаменел он душой – вот причина. Что дальше-то будет? Тоскливо было на душе у Истомы. И поделиться этой тоской не с кем. Вот горе-то! Жена Авдотья верует в Сварога. Но вот уж лет десять, с тех пор как умер их единственный сын, перестала посещать святилище. Тогда словно что-то надломилось в ней. Дома стала молиться. А позднее стала говорить, что, страшно ей! Вдруг кто проведает. За такие дела можно и на дыбу. Это-то верно. Ему и самому бывает страшно, а всё нехорошо дома молиться. Для этого есть святилище.