Я твой питух, не пиит…
Только садовый соловушка,
Горя не зная, гремит.
«Проклюнулись в саду…»
Проклюнулись в саду
Цветы, как канарейки,
Успели приоткрыть
Щебечущие рты,
Вдруг прослезился дождь
Из толстопузой лейки
На сирые терны.
На свежие цветы.
На всё, что целиком
Покорствует природе,
Живёт себе легко
У неба на виду.
Все козыри весны
Не в карточной колоде,
А в плачущем дожде
И в мокнущем саду.
Но мне невмоготу
Найти себя в управе
И бодро прошагать
У жизни в поводу,
Коль я, как чёрствый снег,
Слежавшийся в канаве,
В заботливую земь
Когда-нибудь уйду.
В саду поставят крест
У струганой скамейки
И станут на судьбу
И Бога уповать…
И будут щебетать
Цветы, как канарейки,
И дождик ворожить,
И слёзы проливать…
Тихим-тихо в лесу…
Тихим-тихо в лесу,
А всё чудятся звуки:
То ли дуба листы
Серку солнца жуют,
То ль осина скрипит
В несмолкаемой муке, —
Это души людей
На деревьях живут.
Это души людей
Окликают друг дружку
Шепотливой листвой
На вилах у ветвей,
Это с их голосов
Нам вещует кукушка
И гремит на заре
В бубенец соловей.
И дубы-бобыли,
И осины-кликуши —
Человеческих душ
Вечно милый удел.
На берёзах живут
Просветлённые души
Тех, кто много любил
И кто много жалел.
Тех, кто сердцем горяч
И при лютой остуде,
Кто добро и любовь
Ценит в чувствах простых.
Нет деревьев дурных,
Есть постылые люди,
И деревья одни
Всё же плачут о них.
Кто с открытым лицом,
Кто крутого замесу,
И с великой бедой,
И со словом скупым —
Все приходим в свой час
Мы на исповедь к лесу
И с душою один на один говорим.
Лес для нас бережёт
Эти тайны святые,
И дышать оттого
Легче нам и вольней.
Лес – России душа,
И не только России,
Но берёзовый свет
Из России видней!
Сказание о вербе
Во времена сурового Сварога,
Кто был утех любовных не лишен,
Жила жена, не знающая Бога,
Плодющая и щедрая из жён.
Она жила, пышна и белотела,
Самой земле-кормилице под стать,
Умеючи любою частью тела
Русоволосых детушек рожать.
Когда заблещут солнечные спицы
И в росных травах меркнут светляки,
Из рук являлись гибкие юницы,
Из ног являлись стойкие сынки.
Земле такое было не под силу,
Она тогда ревнивицей слыла.
Земля заволокла её в трясину
И безобразной тиной залила.
И небо от печали помутилось,
Перун грозил, рыдая дотемна.
И в плачущую вербу превратилась
Та щедрая несчастная жена.
И до сих пор, пышна и белотела,
У всех болот, речушек и прудов
Рожает верба всякой частью тела
Своих детей вдали от городов.
«В моей крови течёт степная горечь…»
В моей крови течёт степная горечь,
И угли губ серей солончака.
Не обольстит блистающее море
Насмешливую душу степняка.
И всё ж, когда с великою натугой
Оно вздымает белые валы,
Мне кажется, что полем бродит вьюга
И прыткий снег сорит из-под полы.
Иль в зябкий час прозрачного рассвета
Оно на миг становится родней,
Когда промчит бедовая «Ракета»,
Оставив след развалистых саней.
«Мирно спит над землёй…»
Мирно спит над землёй
Голубая Медведица.
Ах, зачем я не вор,
Не лихой человек!
Я бы выкрал звезду
Через форточку месяца
И тебе бы принёс,
Потаясь, в рукаве.
Чтобы миру всему
Нареклась ты невестою,
Чтоб расплакался май
В два зелёных ручья,
Чтобы звали тебя
Только сказкой небесною,
А крестьянскою девушкой
Звал только я.
«Мне не знать-познать сердцем завирушным…»
Мне не знать-познать сердцем завирушным,
Не запрятанным ещё в чёрную кору,
То ли слыть в миру тюхой равнодушным,
То ль постромки рвать скоком на юру.
Хорошо, что я возрос на донской равнине,
А потом уж жизнь пошла книзу головой.
Зря, что в юности шальной не пропал на льдине,
Выплыл, чёртов казак, с гнибкою ветлой.
И теперь таровать я душой не смею —
От звонка – и взахлёб снова до звонка
Я бы прожил свой век с любушкой своею,
Да судьба – как узда, видно, коротка.