На белый свет для дружбы и веселий
Она явилась, вольная, в тиши.
И с той поры, смеша и скомороша,
Она летит, как светлая пороша,
Чтоб каждая волынка и гармошка
Откликнулись бесстрашно и сторожко
На чистый голос песенной души.
Пусть в этом мире люди есть другие,
Чьи души недоверчиво-сухие,
В ком боль мертва, но помыслы пустые
Сродни чертополоховой стихии, —
Им наши песни – лапоть да хомут…
Пусть в их глазах мы всё «не прозреваем»,
Но мы на жизнь свою не уповаем,
О правоте своей не забываем, —
Что мир в конечном счёте познаваем.
И с русской песни пошлин не берут!
В кромешной тьме под тучей соболиной,
На пустыре, над пепельной равниной,
В большом дому и в горенке старинной —
Её напев торжественно-былинный,
Её язык бесхитростно простой!
Теперь и я в пленительной неволе
Влачусь за ней, как перекати-поле,
Пою родное русское раздолье,
Пою любовь счастливую, доколе
Не пропаду, обманутый тобой.
Нет, я не слаб, унынье – святотатство,
Не обнищало песенное братство,
А песня есть весёлое богатство,
И, если можно песнею остаться,
Я не умру, пока не рассвело,
Чтоб ржавых лжей рассыпалась полова,
Чтоб не гнушались нашего былого,
Чтоб встала совесть свято и сурово,
Чтоб хоть одно-единственное слово
Моё в народной памяти жило.
«Запропали дни мои унылые…»
Запропали дни мои унылые,
За чертой остались снеговой.
Пролетают гуси пестрокрылые
Над моей бедовой головой.
А куда летят они – неведомо,
В край какой развесистой зари,
За какими плёсами и вербами
Скоро спрячут крылышки свои.
Как узнать, на радость иль на горюшко
Далеко судьба их занесла?..
Гуси, гуси, дайте мне по пёрышку
Хоть бы на два трепетных крыла!
Полечу я к матушке-затворенке,
И к отцу родному полечу,
И над нашей горестною горенкой
Свой привет горячий прокричу.
Может быть, последний раз порадую,
Огорчу, быть может, не впервой
И своей сыновнею усладою,
И своей бедовой головой.
Ах, мои родители любезные,
Вы меня жалели, как могли…
Гуси, гуси, странники небесные,
Дайте небо страннику земли.
Но не слышат гуси пестрокрылые,
Не роняют пёрышки с крыла.
Снова дни готовятся унылые,
Снова туча на небо взошла.
А когда головушка опустится,
На душе как кошки заскребут, —
Это плачет матушка-заступница
За мою далёкую судьбу.
«В своём краю срублю себе избу…»
В своём краю срублю себе избу,
Трубу печную выведу на ветер
И буду жить, благодаря судьбу
За то, что я природою привечен.
За то, что, просыпаясь на заре,
Полажу полюбовно с петухами
И вновь пойду по вспаханной земле,
И трону землю тёплыми руками.
Я сам с землёй по-свойски говорил,
Лопатил рожь, с учётчиком ругался,
Чтоб на земле в кокошнике зари
Подсолнух чернозубо улыбался.
Когда уймутся жаркие лучи,
Я думаю без грусти и кручины,
Что даже смерть с землёй не разлучит —
С самим собою будем разлучимы.
Как знать, кому ночами на колу
Кричит по-бабьи сумрачная птица,
Как знать, в каком берёзовом углу
Придётся мне с собою разлучиться?
И кто живой поселится в избе?
Но всё равно земля его приветит,
Ему расскажет о моей судьбе
Печной трубой заведующий ветер.
«Я гнался за дождём…»
Я гнался за дождём.
Он топотил коряво
И ноги уносил
За дольний окоём.
Я гнался за дождём
Не ради слёз и славы,
А чтобы, прослезясь,
Навеки стать дождём.
И я уже летел,
Крылами помавая
Небесный зрак луны,
Рябой Батыев шлях,
И вся моя земля,
До боли золотая,
Корежилась тоской
В обугленных полях.
Она меня ждала
И в гневе обожала,
Сулила городам,
Молила во дворах.
Я долго падал ниц,
Но ливневые жала
Ломались у земли
И обращались в прах.
– Да разве это дождь,
Что сукин кот наплакал! —
Смеялась ребятня.
И отдувался гром,
И сытно рокотал,
Как старорусский дьякон:
– Не каждому дано
Вольготничать дождём!
«В детстве грезил стременами…»