– Да, – чуть помешкав, ответила Ксения, – Наверное… Это всё звучит как кошмар. В кошмары верится с трудом, но иногда они существуют вне зависимости от того, способны мы в них поверить или нет. Им как будто плевать на нашу веру. Есть и всё.

Егор несколько раз медленно кивнул в ответ на слова дочери, ему как будто бы они понравились. Свободное на этот вечер место в голове у Ксении начало заканчиваться, и каждый новый ужасающий элемент отцовского рассказа приходилось впихивать туда с усилием. Вот-вот, и коробочка треснет, расколется и все детальки рассыпятся на пол, разлетаясь кто куда.

– Я и сам не особо-то уверен в том, что мог бы в такое поверить. Но это было. А дальше – только хуже. Чем дольше отец не спал, тем чаще я слышал его разговоры за стеной. Время от времени он уходил на недельку-другую назад, в палату, и с новыми силами повторял эксперимент. Всегда выглядевший опрятно, он стал похож на неряшливого алкоголика. Забывал мыться, менять одежду, даже есть забывал. В один прекрасный день он вернулся с очередного эксперимента. Я открыл дверь и увидел на пороге пророка. Клянусь, я видел пророка, а не отца. Приглядевшись я, конечно, узнал его, но поначалу я подумал, что мертвец из карантина вернулся с того света и не на шутку испугался. Вскоре после этого случилась точка невозврата.

– Невозврата куда? – уточнила Ксения.

– Отсюда. Из области Его власти, Его… Желания. Отец вломился ко мне ночью. У него была истерика. Он мешал слова с отрывистыми вздохами и брызгами слюней, с текущими слезами и надрывным голосом. Он кричал, что это не он. Не он пишет в дневнике, что это не его слова. Кричал, что не знает того, что там написано. Я вжался в угол кровати и…

– И что? – чуть подождав, спросила Ксения.

– Я обмочился. Ты же понимаешь, что об этом никто не должен знать?

– Да, пап. Это же давно было!..

– Не важно!

– Хорошо, хорошо. Даю слово.

– Он этого даже не заметил. Схватил меня за руку и вытащил из кровати. Тащил меня, не слыша моих криков, до самого своего стола, где всучил мне дневник и заставил читать. Я не смог. Это было невозможно. Записи велись на непонятном языке, пусть и русскими буквами. Какие-то рисунки там были, но что было нарисовано – этого мой мозг понять не мог, он отказывался воспринимать такие неправильные формы, они явно были не от мира сего, как мне тогда показалось. Я даже не смог бы ответить на вопрос, как отец смог их нарисовать? И в словах, и в рисунках всё было чужое, всё не здешнее. Я так ему и сказал, что не могу. А он: вот именно! – говорит, – И я не могу! Потому что это не мои мысли, говорит, и не я их сюда написал. Рука моя, говорит, но не моей головой это всё выдумано. Упал, отполз к стене и начал рыдать. Я, пользуясь моментом, убежал из дома. Ночевал у одной знакомой бабки. Утром я нашёл его на том же месте.

Ксения подняла ноги на край кресла и обхватила колени руками. Ей стало по-детски жутко. До смешного страшно. Из слов отца значило, что Виктор, её дед, кажется, сошёл с ума. Когда-то давно, но это случилось. Это случилось ещё даже до её рождения, когда её собственный отец был мальчишкой десяти лет. Но как это возможно, – задавалась вопросами Ксения, – Как это может быть правдой, если сейчас он управляет такой сложной структурой, как Орден, и всё, что к нему прилагается? Ведь он общается с ней как человек в здравом рассудке, а его ум способен дать фору любому молодому гению в Соболево.

– И тем же утром начался заключительный эксперимент. Так что, – отец усмехнулся, – скоро конец моей сказочке. Дослушаешь до конца?

– Конечно, пап, говори. Не думаю, что смогу уйти отсюда, не дослушав. Всё, что ты говоришь, это что-то новое. Что-то, о чем я не подозревала, и если это правда…