Все же он чертовски хорош.
– Совсем немного, – ответила она. – Имею в роду одного чисто французского прадедушку. Но и он, и его сыновья предпочитали очаровывать англичанок.
– Один прадедушка – это слишком мало, чтобы принимать в расчет, – сказал Кливдон. – Я весь увешан французскими именами, но тем не менее я безнадежно англичанин, а значит, тугодум – только к неправильным заключениям прихожу быстро. Ну, что ж, прощай, моя маленькая булавка. – И он поднял руки, чтобы снять ее.
На нем были перчатки, но Марселина не сомневалась: под ними нет ни мозолей, ни сломанных ногтей. Его руки, как и у всех представителей его класса, мягкие и ухоженные. Они были, пожалуй, немного больше, чем это было модным, но длинные изящные пальцы скрадывали недостаток.
Впрочем, в данный момент его пальцы казались на удивление неловкими. Лакей, помогавший хозяину одеваться, поместил булавку в складках шейного платка точно и твердо, и герцог никак не мог ее вытащить.
Или делал вид, что не может.
– Позвольте мне, – сказала Марселина. – Вы же не можете видеть, что делаете.
Она отвела его руки в сторону. Перчатки прикоснулись к перчаткам. И ничего более. И все же она ощутила потрясение от этого мимолетного контакта, словно дотронулась до его обнаженной кожи, и это ощущение волной прокатилось по ее телу.
Марселина остро чувствовала его тело под слоями дорогущей ткани – шейный платок, жилет, рубашка. Но ее руки не дрожали. Сказалась многолетняя практика. Она привыкла твердо держать карты, и не важно, что сердце при этом готовится вылететь из груди. Ей было не впервой блефовать, не выдавая себя ни блеском глаз, ни случайным движением мышц лица.
Наконец булавка оказалась у нее в руках. Крупный бриллиант таинственно мерцал на свету. Марселина подняла глаза на белоснежную ткань, которую чуть смяли ее ловкие пальчики.
– Ваш шейный платок теперь выглядит каким-то беззащитным…
– Что это? Раскаяние?
– Вовсе нет! – воскликнула Марселина, и это было чистейшей правдой. – Но пустое место оскорбляет мои эстетические чувства.
Она вытащила булавку из лифа своего платья и заменила ее драгоценностью герцога. А своей булавкой заколола его шейный платок. Ее вещь была совсем не такой роскошной – всего лишь маленькая жемчужинка. Но она была хорошего качества, смотрелась очень мило и в складках шейного платка казалась вполне уместной.
Марселина чувствовала горячий взгляд герцога и его напряженную неподвижность.
Она разгладила ткань и отступила на шаг, чтобы со стороны оценить свою работу.
– Вот так. Теперь все в порядке, – удовлетворенно сказала она.
– Все? – Герцог смотрел на женщину, а не на жемчужину.
– Взгляните сами. Оконное стекло вполне может заменить зеркало, – сказала она.
Он все еще не сводил взгляд со своей собеседницы.
– Стекло, ваша светлость! Вы могли бы оценить мою работу.
– Я уже оценил, – ответствовал герцог. – Она мне очень нравится.
Только после этого он наконец вышел из ступора, повернулся к окну и принялся рассматривать свое отражение.
– Я вижу, – после короткой паузы сказал он, – что у вас такой же точный глаз, как у моего лакея. А этот комплимент я делаю не часто.
– Мой глаз обязан быть точным, – сказала Марселина, – потому что я величайшая в мире портниха.
Его сердце билось часто и прерывисто.
От волнения, от чего же еще?
Она действительно не похожа ни на кого из его знакомых.
Париж далеко от Лондона. Это совершенно другой мир. И французские женщины не имеют ничего общего с англичанками. Это другой биологический вид женщин. Но даже с учетом этого Кливдон привык к искушенности парижанок, привык настолько, что мог предсказать поворот головы, движение руки, улыбку.