Свет заиграл в ее волосах, позолотил кожу, отразился в огромных смеющихся глазах. Взгляд герцога скользнул ниже, к едва прикрытым струящимся шелком пышным грудям, маняще тонкой талии…

Он смутно понимал, что рядом находятся люди и даже о чем-то громко разговаривают, но не видел и не слышал никого, кроме этой обворожительной женщины. У нее был низкий чувственный голос – контральто с легкой хрипотцой.

Ее фамилия, если он правильно понял, Нуаро.

Идеально подходит.

Сказав мадемуазель Фонтенэ все, что требовали приличия, он сосредоточил все свое внимание на женщине, в одночасье лишившей покоя всех мужчин в опере. С отчаянно бьющимся сердцем он склонился к ее руке.

– Мадам Нуаро, – сказал герцог и коснулся губами мягкой кожи перчаток, – я восхищен. – Он почувствовал легкий экзотический аромат. Жасмин?

Подняв голову, он встретил взгляд, глубокий, словно полночь. Бесконечно долгое мгновение мужчина и женщина смотрели друг на друга.

Потом она указала веером на стоящий рядом стул.

– Очень неудобно беседовать с откинутой назад головой, ваша светлость.

– Приношу свои извинения. – Герцог сел. – Это было непростительной грубостью с моей стороны – так нависнуть над вами, но вид сверху был…

Он умолк на полуслове, с некоторым опозданием сообразив, что она говорит по-английски и, судя по речи, принадлежит к тому же классу, что и он. Он ответил автоматически, с детства приученный, что с собеседником следует говорить на его языке.

– Это удивительно! – воскликнул Кливдон. – Я бы мог побиться об заклад, что вы француженка! – Он слышал, как она говорила с д'Орфевром на превосходном французском – она явно знала этот язык лучше, чем сам Кливдон. Ее акцент был утонченным, но ведь ее подруга – актриса. Леди из высшего общества не выходят в свет с актрисами. А значит, предположил герцог, она тоже актриса или куртизанка.

Но сейчас он мог поклясться, что говорит с английской аристократкой.

– Ну, если речь идет о пари, что же вы поставите на кон? – поинтересовалась женщина. Ее томный взгляд скользнул по лицу герцога вниз, оставляя за собой жаркий след, и остановился на шейном платке. – Может быть, эту очаровательную булавку?

Ее запах, голос и тело мешали соображать.

– Ставка? – тупо переспросил он.

– Еще мы можем обсудить достоинства сегодняшнего Фигаро или порассуждать, кто должен петь арию Розины – меццо-сопрано или контральто, – сказала Марселина. – Но мне кажется, вы почти не смотрели на сцену. – Она лениво взмахнула веером. – Интересно, почему?

Герцог попытался собраться с мыслями. Тщетно.

– Я не понимаю, – с трудом выговорил он, – как можно обращать внимание на оперу, если в зале вы.

Он откинулся на спинку стула и вгляделся в сидящую рядом женщину. Какая у нее великолепная прическа! Стильная, как у других француженок… но не такая. Ее волосы были уложены иначе. Создавалось впечатление, что она только что встала с постели и причесывалась в спешке. И тем не менее ее прическа не выглядела неряшливой. Она просто была… иной.

– Вы француженка до мозга костей, – сказал герцог. – Если я не прав, булавка ваша.

– А если вы правы?

Ему пришлось соображать быстро.

– Если я прав, вы окажете мне честь и завтра отправитесь со мной на верховую прогулку в Булонском лесу.

– И это все? – улыбнулась Марселина.

– Для меня это очень много.

Женщина резко встала – послышалось шуршание шелка. Изумленный герцог тоже вскочил, правда, с некоторым опозданием.

– Мне нужен воздух, – проговорила она, – здесь становится душно.

Он открыл дверь ложи, и Марселина проскользнула мимо. С сильно бьющимся сердцем Кливдон последовал за ней.