Но мне давно кажется, что Борис никогда не был ребёнком сам, настолько ему чужды спонтанность и непосредственность. 

– Папа будет ругать... – бормочет Илюшка. 

Извинившись сто тысяч раз, взмокший Борис наконец-то садится в машину. 

Тишина звенит. 

Мы едем в этой тишине, как в кислоте. Я не смею её нарушить и просто обнимаю сына посильнее, чтобы перекрыть ему эту «кислоту». 

Так же молча мы идём в дом. 

Из сына будто вытекла вся энергия, он вялый, щёки горят. Беру его на руки. 

– Поставь немедленно. Не поднимай тяжести. 

Мне хочется сказать, что это не тяжесть, а мой испуганный ребёнок! Но ссориться при сыне не хочу. 

Илюшка вжимается в меня крепче. Отрицательно кручу головой. 

Концентрация кислоты нарастает. 

– Мамочка... животик болит... 

Усаживаю его на пуфик в коридоре, разуваю. У него бывает, если перенервничает. 

– Я сделаю тебе чай с мятой и молоком. 

– Перестань подпитывать его симуляции, Тори. Он просто пытается избежать наказания! 

– Наказание для вас должно быть одинаковое. Вы в равной мере поучаствовали в трагедии. Ты его напугал! 

– Не говори чушь! Илья, быстро в свою комнату. 

У меня всё горит внутри от этой кислоты предстоящего наказания, порицания, отторжения. И мне страшно представить, что чувствует мой ребёнок. 

Пока делаю чай, ощущаю солнечным сплетением, в котором поселилась тяжесть, что там что-то происходит. Быстро выплёскиваю чай в алюминиевую чашку, чтобы немного остудить, выливаю снова в кружку и спешу в детскую. 

Илья беззащитно стоит посреди комнаты, теребя в руках своего уже старенького тряпочного кота, словно пытаясь прикрыться им. Я шила этого кота сама, когда была беременна. До сих пор без него не засыпает. 

Борис нависает над ним. 

По щекам сына текут слёзы. 

– Не ожидал, что мой сын станет моим позором. 

– Я не хотел... – не поднимая глаз, рвано вздыхает Илюшка. – Прости, папочка. 

– Мне жаль говорить это, но ты меня разочаровал. И, конечно, ты будешь наказан. Ты должен быть более ответственным и серьёзным. Думаю, лишить тебя сладкого и игрушек на неделю будет полезно... для осознания правил поведения в приличном обществе. 

– Это нечестно... – рыдает сын. – Все вели себя плохо. Их никто не ругал. А я нечаянно. 

– Мне плевать на «всех»! Мой сын должен вести себя достойно! Дай сюда эту тряпку, – требует он кота. 

– Это Сплюшка... – делает шаг назад сын. – Его нельзя. В нём хорошие сны. 

– Это не тебе решать. Дай сюда! 

Выдёргивает из рук. 

Сын взрывается слезами. 

– Веди себя как мужчина, не смей рыдать из-за пустяков! 

– Отдай! – тянет руки Илья. 

С грохотом ставлю кружку на стол. Меня трясёт. Но у нас в семье не принято противоречить друг другу при ребёнке. «Родители должны выступать единым фронтом». Впрочем, это правило работает только в одну сторону. Не смею противоречить только лишь я. А Борис постоянно позволяет себе любые поправки в мои решения и правила. 

– Борис... – выразительно одёргиваю его. – Отдай ему Сплюшку. 

– Выйди, Тори. Это мой сын. И я не позволю ему вырасти никчёмным клоуном. 

– Это и мой сын! И я не позволю делать из него невротика. Отдай игрушку! 

Борис рассерженно разворачивается. Пусть лучше направит свою кислоту на меня. Я переживу! 

– Выйди! – рявкает он. 

– Не надо мамочку... ругать! – обнимает меня за бедро рыдающий сын. 

Отодрав его от меня, Борис подхватывает меня за локоть и молча вытаскивает за дверь детской. 

– Не мешай нам разговаривать. 

Дверь перед моим носом захлопывается. 

У меня все трясётся внутри. Должен же быть способ остановить это всё?? Но я совершенно не умею скандалить и конфликтовать! Я очень болею после этого.