Мне неприятна сама мысль о том, что Душитель может быть кем-то привлекательным. Тем, кто, по крайней мере, кажется нормальным.

– Я приму это к сведению. Почему ты думаешь, что это шарф или галстук?

– Это логично. – Очередной взгляд, как на деревенского дурачка.

– Что по вещам?

– Он как всегда педантичен. После хлорной ванны все пошло в отдельный пакет. Мне показалось, что вещи меньше повреждены в этот раз.

– Как думаешь почему?

– Он использует бытовой хлорный отбеливатель из магазина. Наверное, не нашел свой любимый, – хихикает довольная шуткой. Только мне совсем не до смеха.

– Все в комплекте, и все целенькое,– разводит руками. – Ни следов крови, ни семенной жидкости, ни порезов или разрывов.

– Нижнее белье?

– В наличии.– Расправляет на столе красные кружевные трусики и спортивный бюстгальтер, наполовину съеденные отбеливателем. – А это нашли в ее сумке. – Кладет рядом обычные трусики, неопределенного цвета. Повседневные, похожие на те, что обычно носит Кэтрин.

– Двое трусиков?

– Ага, все выглядит так, будто она носила с собой кружевную сменку, и когда представился случай переоделась. Что еще раз доказывает, что это свидание. И желанное. На всех было соблазнительное белье. Я проверила.

– Но не все сняли его добровольно, – парирую я, пытаясь доказать хотя бы себе, что монстр не может быть привлекательным соблазнителем.

– Ты про разрезанный комплект? На жертве не было порезов. Не скажу за уровень окситоцина, но остальная одежда цела. Некоторые любят игры с ножом. Некоторые женщины…

– Ты его будто оправдываешь! – не выдерживаю я.

– Я пытаюсь объяснить, зачем он это делает. И почему они идут за ним.

– Преступление сексуального характера, – твердо говорю я. – Они же все изнасилованы.

– Мы не можем этого утверждать. Точно можно сказать только то, что у всех незадолго до смерти был секс. Кроме того, отсутствие разрывов и повреждений говорит не в пользу изнасилования. Впрочем, может он был аккуратен или размерчик так себе.

– Не могла бы ты оставить нас на пару минут? – прошу я, понимая, что спорить с женщиной, которая еще и судмедэксперт, еще тот дохлый номер.

– Конечно! Она вся твоя.

Эли стягивает с рук перчатки и выходит из прозекторской, плавно виляя красивым задом.

Я заглядываю в досье. Ее звали Франсин.

– Франсин, прости, что не поймали его, пока он не добрался до тебя. Я обещаю, что найду его и добьюсь смертной казни для этого нелюдя. Твоя смерть не будет напрасной!

Я почтительно накрываю ее простыней и почитаю память молчанием. Кровь этой девушки не только на его руках. Она и на моих тоже. И я отмоюсь, только если увижу, как Душителю вкалывают смертельную инъекцию.

Разбитый и сломленный я выхожу в коридор. Эли сидит на подоконнике и курит в открытое окно.

– Ты воспринимаешь это дело слишком близко к сердцу, Фрэнни, – говорит она, протягивая мне тлеющую сигарету.

– Я просто не люблю делать свою работу некачественно. – Жестом отказываюсь от предложения, хотя рот предательски наполняется слюной, и я почти чувствую вкус никотина на языке.

– Ты просто не любишь, когда кто-то лучше тебя. Ладно, подожди меня в кабинете. – Эли бросает мне ключи. – Спрячу нашу красавицу в морозилку, приму душ и приду.

Я знаю, сколько шагов от прозекторской до ее кабинета. Знаю, что замок заедает и лучше подпирать дверь стулом. Он небольшой и темный, а на стенах развешены африканские похоронные маски с отвратительными гримасами.

Эли не видит в смерти чего-то сверхъестественного. Для нее это повседневная работа, где нет места суевериям и излишней драме. Она профи, выдержанная, скрупулезная, но за пределами прозекторской Эли другая. Редко, кто это видит, но я знаю ее хорошо. Лучше, чем должен.