Отец хоть и был великим специалистом по части выпивки, всегда оставался человеком дела. В условиях всесоюзного дефицита он изловчился раздобыть пару груженых доверху машин всякой бэушной всячины, состоявшей из разнокалиберных досок, бревен и слегка проржавевшего листового железа. А дальше он начинал колдовать над всем этим, делая, как выражался он сам, «из говна конфетку». В первые же короткие наезды на дачу он успел на зависть всем соседям соорудить под выросшим среди сосен по какому-то недосмотру природы развесистым дубом великолепный стол человек на десять-двенадцать. С лавочками, как и мечтал. В дальнем углу участка он сбил из досок прочный деревенский туалет, который, как человек, служивший срочную матросом на флоте, именовал не иначе как гальюном. Из листового железа отец слепил ладненькую печку, на которой мама с удовольствием готовила для нас всякие вкусности.

Я был очень рад появлению у нас дачного участка и во всем помогал отцу. Довольно скоро я научился обращаться со всеми инструментами, включая стамеску, фуганок и дрель.

– Рабочий человек и в Африке рабочий человек, – одобрительно кивал отец, глядя на мои старания.

Но больше всех даче радовался, конечно, Лай. Своим загадочным собачьим чутьем он быстро сообразил, где проходят границы нашего участка, хотя до забора у нас с отцом руки еще не дошли. Стоило кому-нибудь из прохожих приблизиться к нашему участку, Лай начинал грозно рычать. За высокой травой его не было видно, и прохожие на всякий случай старались обходить наш участок стороной.

– Хоть какая-то польза от этого кабыздоха, – оценивая происходящее, резюмировал отец.

Работа на заводе странным образом дисциплинировала меня. Я успевал делать все, что планировал на день. Да и сам факт этого добровольного планирования был для меня новым и неожиданным.

Вскоре после начала работы в цеху я вспомнил разговор с врачом о секции современного пятиборья и легко отыскал на территории завода спортивный комплекс. В одном из кабинетов я нашел спящего за столом поджарого мужчину лет сорока в голубом далеко не новом спортивном костюме с белыми буквами «СССР» на спине. Собственно, именно спину я сначала и увидел. Тренер сидел, опустив голову на письменный стол, заваленный бумагами: протоколами соревнований, мишенями, обрывками газет и прочим бумажным добром. Услышав, что в кабинет кто-то вошел, спина разогнулась, и на меня посмотрел строгий мужчина с заостренными чертами лица.

– Тебе чего, парень? – безразличным голосом спросил он.

– Здесь записывают на пятиборье? – робея, спросил я.

– Здесь посылают на Луну, – серьезным тоном ответил мужчина и пристально стал меня разглядывать. – Ты вообще кто такой?

– Разнорабочий, ученик вальцовщика, – чувствуя недоброе, ответил я.

– Вот и вали отсюда, ученик вальцовщика, и не морочь мне голову.

– Я бегать хочу… на конях… и плавать со стрельбой, – запутался я в своих желаниях.

– Ну, если бегать на конях, то это ко мне, – вдруг развеселился спортсмен. – И плаванье со стрельбой – тоже по моей части. Еще и фехтование на шампурах можно организовать.

– На саблях, – на всякий случай уточнил я.

– Почему бы и нет, – легко согласился хозяин кабинета.

Тренера звали Валерием Петровичем. Он любил пошутить, но при этом никогда не улыбался. Не скажу, что его привел в восторг мой приход в секцию современного пятиборья, но, еще раз скептически окинув меня с ног до головы, он бросил неопределенное:

«Будем посмотреть». Наша училка по русскому ему за такие слова точно влепила бы пару!

Я стал тренироваться у Валерия Петровича три раза в неделю. Вскоре моими любимыми видами стали кросс и фехтование. Плавал я тоже неплохо, а вот стрелок из меня был никудышный. Не все ладилось и с конным спортом. Для своих четырнадцати лет сложен я был как-то коряво: при росте метр семьдесят весил всего пятьдесят килограммов.