– Балабол! – сплюнул на пол начальник цеха, и мы зашагали дальше. Последним пунктом экскурсии по цеху был станок, за которым работал мой отец. При нашем появлении он выключил станок и вопрошающе посмотрел на дядю Пашу.

– Медкомиссия пройдена, документы оформлены, обмундирование получено, можно приступать к выполнению функциональных обязанностей, – бодрым голосом сообщил он моему отцу. – Как гражданину, не достигшему восемнадцатилетнего возраста, Алексею Алексеевичу разрешено работать четыре часа в день при общем окладе в шестьдесят целковых минус налог за бездетность. Или дети уже у тебя есть на стороне? – весело поинтересовался дядя Паша.

Отец сделал вид, что шутку не услышал, придирчиво оглядел меня с головы до пят, довольно кивнул и, обращаясь к начальнику цеха, спросил:

– Может вечером зайдешь? Посидим, как люди.

– Нет, не могу, – почему-то испуганно замотал головой дядя Паша. – У меня ж дома, сам знаешь, бабье царство: теща, жена, три дочери и зять-долбодур в придачу. Выпить не с кем, а поругаться – милости просим!

– Ну, тогда я тебе «сухим» пайком отдам, в смысле «мокрым», а ты уж сам решишь, как эту гадость уничтожить!

С этими словами отец, словно Эмиль Кио, извлек из ничего бутылку водки, картинно поцеловал ее в зеленую этикетку и с полупоклоном вручил начальнику цеха.

– Шутник! – довольно хмыкнул дядя Паша, и бутылка растворилась в его руках. Похоже, в этом цеху иллюзионистов было предостаточно.

Как выяснилось, в цех я был оформлен на скромную должность барабанщика, в смысле, разнорабочего. Работа была нехитрая, гораздо более привлекательная, чем работа по разгрузке вагонов под чутким руководством дяди Бори. В основном она сводилась к тому, что я обходил с огромным ящиком на колесах весь цех и, останавливаясь возле каждого станка, собирал в кучу и складывал в ящик производственные отходы – металлическую стружку, всякие обрезки металла и запоротые детали, не подлежавшие исправлению. Мне было приятно, что возле отцовского станка запоротых деталей никогда не было.

Первый трудовой день мы закончили с отцом одновременно, поскольку на оформление на работу и другие технические хлопоты у меня ушло время, которое в рабочие часы не включалось.

После работы, выйдя за проходную, мы зашли в ближайший продовольственный магазин. Возле вино-водочного отдела толпился народ, практически все – мужчины с суровыми уставшими лицами. Отец решительным шагом прошел к самому прилавку и поздоровался с продавщицей. Та приветливо улыбнулась ему и протянула бутылку водки.

– Ударники комтруда обслуживаются вне очереди! – с неприязнью констатировал кто-то из очереди.

– То-то и оно-то, – согласился отец, ловко, как саблю в ножны, вставляя бутылку во внутренний карман плаща.

Начался июнь – время каникул и сопутствующих им удовольствий. Погода стояла отменная. Но я с удовольствием ходил на завод, даже с нетерпением ожидал каждого рабочего дня, хотя не мог объяснить самому себе, почему мне так нравилась эта моя новая жизнь. Лай тоже ничего не мог объяснить. Он просто радовался моему присутствию рядом с ним, как и я тому, что он рядом со мной. Может, в этом и был главный смысл нашей с ним общей невзрослой пока жизни?

Неожиданно отец получил от завода шесть соток под дачный участок в сосновом лесу, в пяти минутах ходьбы от озера. Мама оживилась и расцвела. Она купила необходимый садовый инвентарь, семена цветов и еще что-то, что, по ее мнению, должно быть на каждом садовом участке.

– Нет, мать! – громыхал отец. – На каждом садовом участке должен быть стол с лавочками по обеим сторонам, чтоб по-людски можно было выпить-закусить и насладиться природой. А еще должен быть сортир, куда благодарные дачники должны относить часть своих впечатлений о дачном отдыхе.