— Ка-ри-на! В десятой уберись. Там пациента стошнило! — орет Зина на весь коридор.

«Убью кого-нибудь сегодня!» — вытираю тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки. Хочется на кого-нибудь возложить вину за происходящий пипец, чтобы он ответил, чтобы пожалел, что родился на этот свет. «И почему при этом приходит на ум имя Клим, а не Даня?» — загадка.

Первый день проходит в калейдоскопе стрессового состояния. Мне постоянно хочется свалить из этого места. В кармане нащупываю ключи от съемной квартиры, которую помогла найти подруга. Мои вещи на «первое время» уже перекочевали туда. Но еще сильнее хочу в душ, отмыться от больничного запаха, который даже в кожу въелся, что хочется чесаться. А может и аллергия на моющие — смотрю на красные пятна, проявившиеся чуть выше запястья. Хожу вдоль стеночки, чуть не падая от усталости.

— Девушка! А где тут лежит Станислава Лебедева? — застыла, будто тело онемело мгновенно.

Натянув почти на глаза шапочку медицинскую, в пол-оборота кинула взгляд через плечо. Даня-сучонок нарисовался! Веник прихватил и пакет еще в руках какой-то.

— Так выписали ее, — гундосю не своим голосом. — Вчера вечером еще…

— Да? — округлил свои синие глазки и опустил букет «головой» вниз.

Бывший уходит, не чувствуя в спину жалящей ненависти. Ан нет! Запнулся, гад. Я швабру с ведром бросила посередине. Грязная вода пролилась, выплеснувшись через край, и окатила брендовые штаны Даньки. Он дрыгает ногой, пытаясь отряхнуть капли. Едва удерживается на ногах, чуть не поскользнувшись на мокром полу. Довольно хихикнула на его визг и махи руками, сопровождающиеся матом. Есть справедливость, есть!

3. 3. Где меня никто не знает

Без помощи специальных приспособлений, а точнее — одними руками, собираю мусор по отделению из мест их складирования. Моя непростая задача — дотащить до мусорных бачков и не убиться нахрен. В двух руках два больших черных пакета. Ползу по лестнице вниз, стараясь не грохнуться от перевеса. Два этажа позади. В комнате страха такого ужаса не испытывала, как сейчас.

И вот он, черный выход «в конце тоннеля». Радостно выдыхаю и подтягиваю мешки за собой… Звук рвущегося полиэтилена — ножом по сердцу. Поворачиваюсь и вижу большую дыру, из которой вываливается все на ступени и катится вниз на площадку.

На границе своей истерики, слышу голос свыше — Зина орет с третьего этажа, что я растяпа и руки растут не из того места. «Дожить до окончания рабочего дня!» — повторяю, как мантру, перекладывая мусор в другой пакет, морща нос. «Может, ну его? Вернуться домой и уговорить отца передумать. Отец же он мне, в конце концов, а не враг?». Почему-то сразу вспоминается выражение его лица, когда он говорил про замужество — с таким, должно быть, зачитывают приговор. Помню, в девятом классе меня посадили под домашний арест на неделю за менее ужасный проступок. Я тогда пыталась сбежать по простыням к подружкам на вечеринку… Потом чуть каштаны не отложила, от его получасовой лекции перспектив на мое будущее… Нет, не шутит папенька. Точно «мендельсон» с Касимовым — старым бабником, светит, если ничего сейчас не сделаю. «Слюбится-стерпится» — точно не про Стасю. Хочу, как у деда, чтобы кто-то жить без меня не мог, и без него не дышала. Разве я многого хочу?

Пожалуй, первый урок жизни я почерпнула еще вчера, с первой ложкой больничного супа с вермишелью и двумя кусочками картошки: ешь, что дают и цени, что имеешь сейчас. Яблоко деда ни в счет, после таких нагрузок. Раньше мне доставляли еду с пылу с жару из известного итальянского ресторана. Люблю остренькое, томатненькое, сырно-прянное… Хоспади, как перестать думать о разных вкусностях, когда у тебя вечером только каша на воде?