Точно так же совершенно неожиданна была для меня идея употребления дохода этой книги. Как будто она хотела связать ее с интимнейшими переживаниями моего духа. Я живу всегда – при всей отвлеченности моей природы – в сознании, что рационализирование охватывает небольшую часть духовных проявлений человеческой личности, что разум охватывает далеко не все и нельзя даже считать его главным и основным решателем жизненных проявлений личности.

Через всю мою жизнь проходит этот элемент и в том чувстве дружбы и братства, которое так красит жизнь, и я бы сказал, дает большую, чем что бы то ни было, возможность развернуться человеческой личности. И странным образом эта способность дружбы, создания новых дружественных связей – глубоких и крепких – не исчезла у меня и теперь, в старости, т. к. в Киеве зародились у меня глубокие дружественные связи с Василенко, Тимошенко, Личковым. Это все разные проявления эроса, и эроса настоящего, связанного не с абстрактным человеком-рационалистом, а с живой человеческой личностью. В связи с религиозными аспектами этого явления я много понял в общении с Нюточкой, и ее идея христианской помощи – как помощи индивидуальной и личной в отличие от социальной и государственной – целиком отразилась в моем потенциальном предсмертном распоряжении.

Неужели действительно охватившие меня во время болезни состояния позволили почувствовать предсмертное состояние сознательно умирающего человека, когда выступают перед ним основные элементы его земной жизни?

Любопытно, что сколько помню, ни разу во время болезни и посейчас область этих переживаний не переходила в сны, и я мог засыпать и могу засыпать только тогда, когда замирают образы, связанные с этим построением моей жизни.

Наташа все время помогала мне в работе. После издания «Геохимии» она вначале неизменно помогала мне, а затем занялась нашей библиотекой и семейным архивом (перевез частию из России), который давал материал для работы. Когда я ушел от управления Институтом и начал работу над «Размышлениями перед смертью» – общение на почве этой работы было вначале мне очень ясно… Мне казалось, что ее смерть была близка по времени с моей – раньше или позже, неясно…

Я записываю эти подробности по желанию Ниночки. Но мне кажется, они являются чисто фантастическими построениями, связанными с той формой, в какую вылилась эта странная работа моего сознания. Но может быть, и в этой форме есть отблески прозрений в будущее?

Приведенные выше записи В.И. Вернадского требуют пояснений.

В то время, о котором идет речь, он интенсивно работал над своей теорией живого вещества (так называл он совокупность живых организмов планеты) и его значения в геологической истории. Неудивительно, что это стало сквозной темой его вещих снов. Чтобы их достаточно серьезно обдумать, надо коснуться и некоторых черт характера Владимира Ивановича.

Двадцать девятого апреля 1893 года он записал в дневнике: «Был у нас Л.Н. Толстой – с ним продолжительный разговор об идеях, науке… Он говорил, что его считают мистиком, но скорее я мистик. И я им быть бы рад, мне мешает скептицизм».

Еще при жизни некоторые советские идеологи, чрезмерные блюстители материализма не раз критиковали Вернадского как мистика за то, что он верил в создание на планете ноосферы, области господства разума (а также в связи с его высказываниями по проблеме времени). Теперь нередко называют его идею ноосферы озарением, которое даровано высшим разумом.

И то, и другое – результат недоразумения. Предложившие идею ноосферы французские философы Э. Леруа и Тейяр де Шарден представляли ее в образе «духа Земли». А Вернадский так называл область господства научной мысли, организующей процессы в биосфере (к сожалению, в действительности техническая цивилизация губит земную природу).