Юлия Архирий Сны белой яблони читать онлайн страница 1

Вперед

Сны белой яблони Юлия Архирий

Фотограф Анна Алексеевна Жамальдинова

ISBN 978-5-4483-5411-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Словно вброд через реку, в траве – по колено…»

Словно вброд через реку, в траве – по колено,

В заливные луга забрела тишина.

Пролетел ветерок, пали серые тени,

По мосткам прокатилась речная волна.

По колено в траве, словно вброд – через реку…

Ночь ложится под ноги и путает след,

И лесных горизонтов смыкаются веки,

В самой гуще берез укрывая рассвет.

Дрогнет болиголов, осыпая росою,

И камыш изогнется дугой, словно лук.

И, чиста как хрусталь, ночь стоит над землею,

Отражая средь звезд затерявшийся луг.

Маленький японский садик

Сыплет роза лепестки

В деревянную шкатулку…

Малый лоскуток реки —

Впечатленье от прогулки.

Где вода так глубока,

Зелена и полновесна,

К небу тянется рука

Вишни белой, как невеста.

Дремлет лотос на волне,

Подставляя солнцу щеки.

И окрест, как в полусне,

Смотрит ирис синеокий.

Ива белая молчит —

В тени замерли две цапли.

Лишь фонтан едва журчит,

Редкие роняя капли.

Камень, ветер и песок,

Дерево, трава и глина.

Тростниковый поясок

Вьется лентой из корзины.

Старый осокорь

Уставшее от зноя,

Шагающее древо,

Остановилось в поле,

Раскинулось вполнеба.

И ждет, когда скитальца,

Его охватят рьяно

Тоскующие пальцы

Вечернего тумана.

Август

Август – месяц исчерченной ветрами глади морской,

Месяц яростных бурь, иссушающих землю, взметающих теплый песок

Выше розовых крыш, выше старых, иссеченных зноем олив,

Над рекой мелководной, что вьется, свой путь меж камней проложив.

Рыжий август – пора спелых персиков и – небес, источающих жаркую нежность

В винно-сизую сень виноградной лозы, истомленной от тяжести гроздий.

Пряный август просверлен насквозь колеями скрипучих колес,

Что, по горным дорогам кружа, задевают желтеющих трав неотцветшие грезы.

Чуть от ветра звенит черепица в обезлюдевших к полдню селеньях,

И колышется тонко-зеленая тень поредевших истрепанных крон

На отбеленных солнцем палящим, веками отглаженных стенах,

Что впадают у кромки дорог в густо-синий, хмельной полусон.

«Черепок Херсонеса – лазури кусок…»

Черепок Херсонеса – лазури кусок

В зыби волн, и оливы седые.

Над обрывом – кермека лиловый дымок,

Крылья ласточек чертят кривые.

Эллинизма осколок – шесть белых колонн,

Голубиный полет на рассвете…

Как из моря на берег, был выброшен он

Из бездонной купели столетий.

Черепок Херсонеса – соломенный сноп

Бьющих в камни лучей небывалых.

Сквозь песок прорастают ковыль и иссоп,

Укрывая окрестные скалы.

Флейта ветра в разбитых усадьбах поет

Ту же песню, что грекам и готам,

И корабль, как и прежде, на север плывет,

Лунный свет отражается в гротах.

Черепок Херсонеса – смола, как слеза

На шершавом стволе кипариса.

Вечереет. Темнеет воды бирюза,

И минувшее кажется близким.

«Стрекотанье кузнечиков…»

Стрекотанье кузнечиков.

Лето входит в зенит.

Обнимает за плечи – и —

Вдаль, где солнце палит.

Где качается колокол

Над степною травой,

Моря синие сполохи,

Да прибой грозовой.

Под оливами старыми,

Проходя по тропе,

Выйду к солнечной гавани,

Да навстречу Судьбе.

Там сверкает стеклярусом

Галька в зеркале вод.

Странник – маленький парусник —

Держит путь на восход.

Бахчисарайские луны

«Над крышами домов…»

Над крышами домов

И частоколом трав

Луна между холмов

Повисла до утра.

Был медно-красноват

Ее огромный лик.

Вдруг теплый аромат

Из пустоты возник.

Так пахнет свежий хлеб,

Чуть вынут из печи,

Из теста на воде,

Взошедшего в ночи.

И минарет звенел

Натянутой струной,

Как от муки, белел

Под хлебною луной.

«Первая луна была снежно-белой…»

Первая луна была снежно-белой,

С лучами, словно овечья пряжа,

Дымно-кудрявыми и мягкими,

Переплетенными, как нити канвы,

По которой ночь вышивает звезды,

Черную речку и спящий город —

Кубики домов с золотом окошек,

По скалам рассыпанные в беспорядке.

«Другая луна была цвета зеленого чая…»

Другая луна была цвета зеленого чая,

Когда его пьешь в жаркий полдень

Из белой-белой маленькой чашки,

Сидя на вытертом узорном ковре,

В чайхане, у подножья гор невысоких.

Легкой дымкой подернуты дальние рощи.

Над скатертью кружат пестрые осы

И, тревожно жужжа, садятся на сахар.

«Третья луна была желтой и жирной…»

Третья луна была желтой и жирной,

Как топленое молоко в коричневой крынке,

Принесенное из прохладного погреба.

Можно было тихонько потрогать пальцем

Загустевший верхний слой. А потом

Есть прямо из крынки, зачерпывая ложкой,

Поглядывая, как кошка облизывается у ног,

И, конечно, дать и ей свежего лунного молока.

«Четвертая луна была золотистой…»

Четвертая луна была золотистой,

Словно мед, собранный в Мариамполе,

Впитавший запах цветущих акаций

И теплое дыхание южного ветра,

Спустившегося с Чуфут-кале

В плодородную тихую долину,

Покрытую садами и виноградниками,

Полями лаванды и чайной розы.

«Пятая луна была рыхлой и ноздреватой…»

Пятая луна была рыхлой и ноздреватой,

Похожей на круглый кусок козьего сыра.

Который едят с ломтем горячего хлеба,

Запивая красным вином. Когда тень ложится

На пустые дороги, и в вечернем небе

Только орлов заметишь у горизонта,

Славно ужинать на краю поля,

Под старым тополем с нежной листвою.

«Шестая луна манила, как море…»

Шестая луна манила, как море,

Глубокой сияющей синевою.

Она расплескивалась волною,

И уносила упавшие звезды.

Она затопляла улицы светом,

Стучала в двери и билась в окна.

Она была дикой, томной и страстной,

Словно вакханка, в тунике рваной.

Кожа у ней пахла солью и солнцем,

В прядях волос запутались ветры.

Были глаза ее полузакрыты,

И на губах запеклось желанье.

«А у последней, седьмой луны…»

А у последней, седьмой луны,

Как у фарфорового блюдца,

Откололся кусочек малый

И покатился во тьму со звоном.

Долго я черепок искала

В темных полях, в можжевеловых рощах.

Да не нашла. И искать перестала.

Так и осталась луна щербатой.

«Всматриваясь в слепые сумерки…»

Всматриваясь в слепые сумерки,

Гадаю на лунных лепестках.

В черном зеркале стекла

Отражается свечное пламя.

Твой лик, словно лист осенний,

Освещает тропу моей судьбы.

Поэтому, чем дольше я иду по ней,

Тем более удивляюсь, тем более…

И, чем удивленнее гляжу я

В бездонные озера ноябрьских ночей,

Тем обостреннее мой слух вбирает

Ропот угасающих слов твоих,

Гул странных наречий —

Томленье травы под снегом,

Хруст ледяного ливня,

Примерзшего к карнизу,

Шорохи осыпающихся звезд.

И, чем тише моя речь,

Тем яснее позывные твои —

Слышу! Можешь говорить

Чужими голосами, убегающими строчками,

Мгновенным росчерком снежных хлопьев,

Ветром в темных провалах дворов.

Слышу! – Только говори, или просто будь…

Тогда я буду с нежностью

Смотреть в глухую темень окна —

В око бездны в белой решетке рамы —

И вдыхать аромат бессмертной розы,

Распускающейся в твоих ладонях,

От тепла твоего дыхания —

В самой сердцевине полуночи,

Когда время летит к весне…

«В чаще веток шевелится стая…»

В чаще веток шевелится стая

Пестрых листьев, и ветры гудят.

Там пахучий сентябрь отцветает

Желтой астрою после дождя.

По зеленому сумраку кружев

Солнце ткет запоздалый узор —

И холодные капли жемчужин

Озаряют заплаканный бор.

Бродит осень, горючие слезы

Рукавом вытирая со щек.

И дрожат в лихорадке березы,

С октябрем не смирившись еще.

Но, уже первым снегом чуть слышно

Пахнет утренних сумерек глубь.

И печально чернеет, и дышит

Сизой прелью безлиственный дуб.

И шаги замирают меж сосен,

Лишь в разрывах растрепанных туч

Вдруг покажется чистая просинь,

Да сверкнет заблудившийся луч.

Вкус любви

На губах моих тают снежинки – и это вкус любви.

Из-за кисеи метели на мгновение выныривает солнце – и весь двор погружается в лазурь.

Синие голуби, нахохлившись, сидят на скамейках, присыпанных первым снегом.

Осторожная кошка крадется к желтому подвальному оконцу. Возле маленькой пекарни пахнет свежевыпеченным хлебом и пряностями.

В пустынном заснеженном мире нас двое – я и моя любовь.

В зеркале твоего взгляда отражаются ветки каштана с уцелевшей листвой цвета старого золота, отражается бег облаков – отражается ускользающая жизнь.

Обычно мои пальцы холодны, мои шаги стремительны. Я пролетаю сквозь сквер, словно птица. Я спешу.

Но, сейчас я так медлительна, что в тишине могу ощутить стук сердца мира, услышать скрип небесных осей. И ладони мои теплы, и шаги – спокойны и величавы.

Целую вечность мы идем по аллее, и снег засыпает нас.

Мы – два мира, бесконечно удаленных друг от друга в пространстве и времени, наше одиночество предрешено. И все же мы – снег, мы – ветер, мы – птицы… Мы – этот мягкий рассеянный свет.

Вокруг нет ничего, кроме нашего молчания, наших шагов, нашей чудесно возникшей близости.

И это – любовь.

«В окне – пейзаж со снегом…»

В окне – пейзаж со снегом

И побелевший клен.

И сумрачною негой

Весь мир заполонен.

А сосны, словно снасти

Огромных кораблей,

Бросают прочь со страстью

Вороний грай с ветвей.

Занесены дороги,

На белый свет гляжу —

И места от тревоги

Себе не нахожу.

Как будто где-то рядом

Тихонько бродишь ты,

Под ранним снегопадом

Ища мои следы.

Ты знаешь – на планете,

Летящей сквозь пургу,

Одна на целом свете

До утра свечи жгу.

Потрёскивают звезды,

И леденеет ночь.

И нам во тьме морозной

Друг другу не помочь.

Дыханием не тронуть,

Не обрести моста!

Вся жизнь, как на ладони,

Божественно проста.

Все ж мы с тобой бесстрашны,

Стремясь сквозь толщу лет,

Туда, где встречи нашей

Еще мерцает свет.

Испанская танцовщица

Я о грусти моей расскажу в песне,
Потому что петь – значит плакать.

Вперед