– Пожалуй, не такой уж и крупный зверь, – заметил Страффорд. Фонси таращился на него, сдвинув брови и явно ничего не понимая. Инспектор улыбнулся. – Я, похоже, прервал ваш обед.

– Я только минуту назад плиту затопил, – ответил Фонси. Отсутствие зуба придавало ему едва уловимую свистящую шепелявость. Он кивнул на пузатую печку, за закопчённой дверцей которой шипело слабое пламя. Несколько поленьев были прислонены по кругу к её выпуклым бокам. – Жду вот, пока дрова просохнут.

Он закрыл дверь вагончика, и в закрытом помещении зловонные испарения навалились на Страффорда с удвоенной силой. Он пытался дышать через рот, но запахи всё равно никуда не делись.

Инспектор сходу окинул помещение взглядом. Казалось, все вещи как бы ужались в размере, чтобы уместиться в столь ограниченном пространстве. По обе стороны от заднего окна стояли две обращённые друг к другу узкие койки, высокий неглубокий шкаф из блестящей фанеры и пара старинных венских стульев. В передней части находилось что-то вроде тесной кухонки. На маленьком столике с длинными ножками стояла миниатюрная плитка, соединенная резиновой трубкой с жёлтым газовым баллоном под столом. Ещё были раковина и сушилка с крючками, на которых можно было развешивать чашки и немногочисленную кухонную утварь.

Страффорд почувствовал, что громадный детина наблюдает за ним, и услышал его дыхание. Обернулся к нему, более отчётливо разглядев мешковатость комбинезона и пятна разных цветов на жилете, и тело, будто крошечным и молниеносным электрическим разрядом, пронзило уколом жалости. Фонси. Надо полагать, от «Альфонс». Он казался большим растерянным ребёнком, беспризорником, который заблудился в чаще леса. Как он дошёл до одинокой жизни в этом пустынном месте?

А родители, наградившие его этим нелепым именем – Альфонс! Интересно, что с ними стало?

– Слышали, что произошло в доме? – спросил Страффорд. – Знаете, что там убили священника?

Фонси кивнул. Глаза у него были желтовато-зелёные с мутноватым отливом и окаймлялись непропорционально длинными ресницами, по-девичьи загнутыми вверх. Широкий лоб усеивала яркая россыпь прыщей, а на одной стороне нижней губы виднелась кровоточащая язвочка, которую он всё время ковырял. К остальным запахам примешивался его собственный резкий дух – букет из кожи, сена, конского навоза и бурлящих гормонов.

Руки у него были огромные и красные от холода – он только что закончил разделывать кролика. Смогли бы они, эти руки, ударить человека ножом в шею и изуродовать тело прямо на месте падения? Впрочем, руки – это всего лишь руки, размышлял Страффорд. Был ли сам Фонси способен на убийство священника?

Потянувший откуда-то сквозняк донёс со стола, где багровой кучкой громоздилась кроличья тушка, особенно терпкий душок.

– Скажите мне, Фонси, – непринуждённо спросил Страффорд, – где вы были вчера ночью? – Он снова с нарочитой рассеянностью огляделся вокруг. – Вы были здесь? Спали здесь?

– Я всегда здесь, – без затей ответил Фонси. – Где мне ещё быть-то?

– Так это ваш дом, да? А что же ваши родные, где живут они?

– Нету у меня никого, – сказал парень без малейшего надрыва, холодно констатируя этот голый факт.

Он хлебнул горя, это было ясно. Страффорд прямо-таки физически чувствовал тупую, непреодолимую боль, терзающую мальчика. Практически улавливал её запах, так же как густой, парной смрад от мяса на столе.

– Вы из города? – спросил Страффорд. Фонси снова вылупил на него пустые глаза. – В смысле, родились здесь, в Баллиглассе?

Парень отвернулся и что-то пробормотал себе под нос.

– Что вы сказали? – переспросил Страффорд, сохраняя дружелюбный, успокаивающий тон.