Теперь Страффорд убедился, что он здесь не один, но глаза всё ещё слепил контраст между заснеженной лужайкой и сумрачной стеной стоящих за ней деревьев, так что он никого не увидел. Затем что-то шевельнулось так, как не шевельнулись бы ни обломленный ветром сук, ни потревоженная птицей путаница ветвей. Инспектор поднял руку, чтобы прикрыть глаза, и различил что-то, похожее на лицо, хотя на таком расстоянии оно походило на не более чем бледное пятно на тёмном фоне леса. Но да, это было лицо, окружённое чем-то вроде ржавого ореола волос. И вдруг оно исчезло, как будто его никогда и не было. Был ли это человек – или всего лишь игра бликов, отбрасываемых снегом, на грязно-бурых стволах?

Страффорд чувствовал себя одновременно находящимся у всех на виду и отрезанным от всего мира. Кто за кем наблюдал: он сам за тем, кто был там, а затем исчез, – или наоборот?

Детектив пошел через лужайку. Снег был глубоким, и каждый след, который он оставлял за собой, сразу подчёркивался клиновидной тенью. Когда он добрался до того места у опушки леса, где увидел или вообразил фигуру, наблюдавшую за ним, то обнаружил затоптанный куст папоротника-орляка. Он перелез через колючую проволоку и двинулся вперёд, к деревьям.

Здесь над головой нависал полог ветвей, а на земле виднелись лишь редкие клочки снега, слишком небольшие и разрозненные, чтобы заметить след того, кто прошёл этим путём до него, кем бы он ни был. Троп не было, но чутьё вело Страффорда вперёд, всё глубже и глубже в лес. Его хлестали прутья, а огромные дугообразные побеги шиповника вытягивали колючие усики и цеплялись за пальто и штанины брюк. Этим его, впрочем, было не запугать, и он двинулся дальше. Теперь он был не кем иным, как охотником: нервы натянуты, разум чист, дыхание поверхностно, а кровь бесстрастно бежит по жилам. Он ощутил острый прилив страха. Наблюдатель, за которым следят; охотник, за которым охотятся.

На листе растения он заметил что-то тёмно-блестящее, протянул кончик пальца и коснулся находки. Это была кровь – свежая.

Он пробирался сквозь угрюмую, неподатливую чащу, высматривая по пути новые капли крови – и находя их.

Пройдя немного, остановился. Казалось, Страффорд уловил звук ещё до того, как его услышал. Впереди кто-то что-то рубил, не дерево, но что-то вроде этого. Он стоял и слушал, рассеянно вбирая в себя окружающие его запахи: резкий дух сосны, мягкий коричневый аромат суглинка. Он снова пошёл вперёд, уже более осторожно, раздвигая ветки и пригибаясь, чтобы избежать царапин. Чувствовал себя героем сказки, что прокладывает путь к заколдованному замку через застывший, скованный чарами лес.

Шиповник красно-бурый – Rosa rubiginosa. Откуда всплыло это название? Его очаровывало то, как недра разума могут хранить такие вещи, даже не подозревая, что там есть такое знание.

Он уже продрог, и притом продрог не на шутку. Тренчкот его был здесь до абсурдности неуместен. По телу пробежала дрожь, и пришлось стиснуть зубы, чтобы они не стучали. В одном из позаимствованных в доме резиновых сапог, левом, наверняка была трещина, ибо он чувствовал, как пятка его носка пропитывается ледяной влагой. Страффорд ощущал себя нелепо. Как будто его заманили в лес только для того, чтобы посмеяться и поиздеваться.

Земля внезапно пошла под уклон, и он чуть не упал на полузамёрзшей каше из мокрой листвы под ногами. Остановился, прислушался. Слышно было только его собственное затруднённое дыхание. Звук топора впереди прекратился. Инспектор снова тронулся вниз по склону, то и дело поскальзываясь и съезжая, хватаясь за низко свисающие голые ветки, чтобы удержаться на ногах. Наконец добрался до самой чащи леса. Здесь царил своеобразный полумрак. Страффорд прямо-таки чувствовал, как сердце колотится о рёбра. Не думай, сказал он себе, просто существуй – как животное. Годы работы в полиции научили его быть не то чтобы бесстрашным, но не обращать внимания на страх.