– Миссис Осборн-первая? – спросил Страффорд, поворачивая фотографию так, чтобы Хафнеру стало видно.

– Думаю, да, – сказал доктор, всматриваясь в призрачную фигуру женщины. – Я её не застал.

– Она умерла, я так понимаю?

– Да, умерла. Упала с лестницы и сломала позвоночник. – Он увидел удивлённый взгляд Страффорда. – Разве вы не знали? Трагическая история. Думаю, она прожила ещё несколько дней, а затем испустила дух. – Он сдвинул брови и всмотрелся в фотографию повнимательнее. – Судя по позе, выглядит она и правда хрупкой, не находите?

Доктор Хафнер поделился ещё несколькими обрывками расхожих сплетен – Страффорд понимал, что этот человек наверняка окажется слишком осторожен, чтобы выдавать семейные тайны, если только он в них посвящён, а он, будучи врачом, несомненно, что-то да знает, – и ушёл в дом в поисках своей пациентки.

Страффорд остался у камина. Пытаясь систематизировать факты дела, он имел обыкновение впадать в своего рода оцепенелый полутранс. Потом, придя в себя, едва ли помнил, какое направление приняли его размышления и каков был их результат. Всё, что оставалось, – это смутное шипящее свечение, похожее на мигание лампочки, которая вот-вот перегорит. Надо полагать, что, уйдя таким образом в себя, он, должно быть, к чему-то пришёл, должно быть, продвинулся как-то в направлении разгадки, даже если не знал, где это что-то находится и в чём вообще заключалось продвижение. Он как будто ненадолго засыпал и тотчас же погружался в некий мощный и вещий сон, все подробности которого блёкли в миг пробуждения, оставляя только ощущение, отблеск чего-то значительного.

Инспектор вышел в прихожую и примерил несколько пар резиновых сапог, стоящих под вешалкой, пока не обнаружил пару таких, которые пришлись ему хотя бы приблизительно впору. Затем надел пальто и шляпу, обмотал горло шарфом и вышел навстречу холодному белому свету зимнего дня.

Снегопад прекратился, но судя по набухшим в небе тучам, было ясно, что вскоре снега выпадет ещё больше.

Страффорд побродил вокруг дома, время от времени останавливаясь, чтобы сориентироваться на местности. В целом здание нуждалось в капитальном ремонте и восстановлении. Рамы на больших окнах сгнили, замазка осыпалась, а по стенам бежали трещины, в которых поселились побеги летней сирени, оголённые в это время года. Вытянув шею и взглянув наверх, он увидел, как провисли желоба, а выступающие края шиферной кровли растрескались и зазубрились под воздействием бесчисленных зимних бурь. Его захлестнула тёплая волна ностальгии. Только тому, кто, как он сам, родился и вырос в подобном месте, была ведома та особая, пронзительная нежность, которая охватывала его при виде печального зрелища такого упадка и обветшания. Бессильная ностальгия была проклятием его непрестанно тающей касты.

Инспектор подошёл к пожарной лестнице, которую видел ранее с той стороны стеклянной двери на первом этаже. Здесь внизу ржавчина разъела её гораздо сильнее, чем наверху, и он подивился тому, что сооружение до сих пор не рухнуло. Снег у её подножья лежал нетронутым белым ковром. В последнее время по этим ступеням никто не ходил – он был уверен, что по ним никто не ходил уже очень давно. Да помогут небеса любому, кого застигнет пожар на верхних этажах. Он особенно боялся оказаться в горящем здании без возможности его покинуть – до чего ужасна была бы такая гибель!

В тот миг, во второй раз за день, Страффорд почувствовал, что за ним наблюдают. Повертел головой туда-сюда, щурясь от ослепительного света девственно-белой лужайки, простирающейся до опушки густого леса. Он задавался вопросом, та ли это роща, на которую Лэтти указала ему ранее из окна гостиной, та, где когда-то валили брёвна. Но нет, этот лес был слишком обширным, чтобы его можно было назвать рощей. Казалось, будто деревья, потрясая чёрными ветвями, с отчаянным напором продвигаются вперёд – и в любой момент прорвут изгородь из колючей проволоки, которая служит им границей, решительно тронутся в наступление, ковыляя и волоча корни по земле, через лежащее перед ними открытое пространство, обложат осадой дом и примутся яростно молотить сучьями по его беззащитным стенам. Будучи провинциалом по рождению, Страффорд питал здоровое уважение к Матери-Природе, но так и не смог по-настоящему её полюбить. Даже в подростковом возрасте, когда он зачитывался Китсом и Вордсвортом и проникся идеями пантеизма, он предпочитал наблюдать за капризами этой старой своевольной дамы с безопасного расстояния. Сегодня же за пением птиц и цветением растений ему виделась только бесконечная и кровавая борьба за доминирование и выживание. Как любил повторять суперинтендант Хэкетт, мозолистыми руками выполняя свой каждодневный тяжкий труд, после того как целыми днями борешься с преступностью, ночами трудно испытывать любовь к «лисенятам, которые портят виноградники»