– Ты засыпаешь, – сказал ей Тайлер где-то под Ноксвиллем. – Пора меняться. Я и так слишком долго дал тебе ехать.

Она пересела и очень быстро провалилась в непроглядную пустоту, свернулась на бок на переднем сидении, не чувствуя даже ремня, стягивавшего грудь. Она спала, когда они проезжали Кросвилл, спала, когда проезжали Ливан. Под Нэшвиллом ей снилась дорога. Будто она несётся по каким-то прериям, и старый мир мёртв, лишь это шоссе осталось от всей человеческой цивилизации, а вокруг колышутся живым океаном огромные стада бизонов. Под Мемфисом ей снился прежний дом, не тот, что в Англии, но самый первый, затерянный среди полей, рядом с которым всегда стоял их красный «Рендж ровер», и, видя его издали, она могла понять, что отец уже вернулся. Она спала так долго, что не видела ни Литл-Рока, ни Форт-Смита, не заметила, как оказалась в Оклахоме, оставив Арканзас за спиной.

Тайлер разбудил её посреди ночного Оклахома-Сити, бесконечного как целая галактика огней, где, согласно плану, они должны были заночевать. Она скорее машинально, чем осмысленно, переместилась в тот дешёвый мотель, где ему удалось найти комнату. Им достаточно было и одной – он привычно расстелил свой спальный мешок на полу, отдав ей кровать.

Пока он спал, она думала о предстоящем.

– Ну как, успокоилась? Кровь уже не горит? – спросила мама, сев у неё в ногах, очертившись в темноте как плотная тень. – Долго же ты спала.

– За три прошлых дня едва часов семь нормально отдыхала, – она старалась говорить как можно тише. – Много нервов было в последнее время.

– Вновь вернулась к своим мрачным мыслям. Я-то знаю, о чём ты думаешь.

– Не важно, не бери в голову. Обычные перепады настроения после всего этого. То тебя разрывает от энергии, а теперь, вот, словно опустошение.

– Ну, как тебе страна?

– Голова кругом. Огромная, прекрасная…

– Увидишь её так, как видела я.

– Хотелось бы мне путешествовать по ней с тобой вместе.

– Что ж, так и будет.

Они вновь выехали ночью, и вновь она была первой в очереди.

На длинных прямых участках иногда испытывала терпение Тайлера, раскручивая двигатель почти до предела и заставляя воздух вокруг машины гудеть, когда скорость переваливала за сто сорок миль в час. Гнала так, будто участвует в гонке «пушечное ядро» между побережьями. Справа проносились бесконечные цепи грузовиков, освещённых контурными огнями, белых как огромные рыбины в тот момент, когда фары выхватывали их совсем близко.

На этот раз рассвет застал её близ Амарилло, и мир вновь расстилался равниной до самого горизонта. Миновав пустой, как ей показалось, Альбукерке, она увидела впереди красные горы, одинокие или тянущиеся цепями, далёкие как стена старых богов или подступающие совсем близко. Небо здесь было самым синим в мире, без единого облака, в контрасте с красным ландшафтом оно почти сводило с ума своей пустотой.

На границе Аризоны её сменил Тайлер, и тогда ей оставалось только смотреть, откинувшись в кресле. Она спала урывками, иногда слыша его болтовню о боях и том будущем, что их ждёт, о достопримечательностях этого края, которые он знал скорее понаслышке, чем побывав там самостоятельно. В те минуты, когда больше спала, чем бодрствовала, ей грезилось, что они путешествуют здесь с матерью на какой-то странной машинке, которой у них в жизни никогда не бывало, и это мама рассказывает о Гранд-каньоне и прочих диковинах пустыни.

Память – это лишь реконструкция, и никто не знает, что там прячется на самом деле.

Так Аризона осталась позади. Они обогнули Лос-Анджелес с севера и выскочили на пятый интерстейт, связующую нить Калифорнии. Это был их последний рывок до Сан-Франциско. Вокруг теперь росли высокие, рыжие из-за изнурительной засухи холмы, и осень здесь совсем не чувствовалась. В конце концов, им удалось её обогнать.