Нарядов ХАЛПЕ.
Бывало, снова грусть нахлынет,
Слеза накатит пеленой,
Да, заждалась!
Ни зги не увидать,
Как будто с горя напилась,
И, ну реветь, то в голос, то навзрыд,
Ударят молнии с небес, весь лес дрожит.
Но, все ж, берет себя в узду,
Чтоб ровно выткать борозду,
Прокатанную, как слюду
Полозьями саней.
И снова иглица колотит,
Стучит мороз по изразцу,
Как в ступе пест толчет муку,
Так и она забыв про муку,
В обход, соседним околоткам
Топталась пьяною походкой,
Ползла под куст почти ничком,
Вбивалась в щели паучком,
И, снова нити канитель
Вытягивала из петель.
Уж все пяло прошла насквозь,
И вроде все сошлось, срослось,
Но, все же топчется нога,
Иглы стальная кочерга.
Хромая на одной ноге
В снегу по самое ушко,
Посмотрит под ногу себе,
Все припорошено пушком.
Встать некуда совсем,
А все плетется, бисер нижет,
Петляет стежки в хитрый шаг,
То семенит, а то, скачками,
Углами острыми в зигзаг.
Совсем устал, обледенел,
Сточил свой шип каблук стальной,
Как старостью сточенный зуб,
Тупая боль.
И по прямой от можерги
Пошел поношенный цоколь,
Раздался приглушенный стук,
Ритмичный, словно сердца тук,
Тук-тук, тук – тук, тук – тук…,
Как метронома мерный звук.
И тянет за собой ногу,
Почти, что выгнувшись в дугу,
Буксует нитками в снегу.
Планету всю метет пороша,
Мир не плохой и ни хороший,
Он просто чист в убранстве пуст,
Слетела маска злобных уст,
Смеющихся над ней,
Разорваны их рты!
Пал в своей славе лицедей,
В след, мимы,
Копии людей пошли за ним.
Стих бесноватый дикий смех
Былых чудачеств и утех.
И мир испуганно притих,
Взяла его кручина,
Взгрустнул, уныл, безлико сник,
И тело сбросивший старик,
На одре смертном с ним расставшись,
Не обрядился в новый лик.
Ушел, оставив этот мир,
Тот, кто недавно был Кумир!
Месть Матери всегда,
Страшна и очень беспощадна,
И этим женщина отрадна,
И этим женщина ценна,
И этим, святостью полна,
Сумеет зло вернуть сполна.
Разыщет сына своего,
Сама дорогу ему выбьет,
Тропу протопчет и пробьет,
Ту, что к порогу приведет Его,
К порогу дома своего.
Зима плела и вышивала
Земли атласное одеяло.
Мело – мело, белым – бело…
В особый переплет жаккарда
Все нити разом заплело,
И серебро к ногам бросала,
Кидала пух в земли чело.
Холст простегала в мелкий шаг,
Мережку повела в овраг,
Как батог для врагов тянула,
Потом сквозь поле на леса
Плеть положила волоса,
Все распустила, растрепала,
Хвостом махать не успевала.
Дорога тропами вилась,
Игла утаптывала бязь.
Ходила вдоль и поперек,
В диагональ,
Наискосок проложен стежки шаг,
И, вновь петляющий зигзаг.
Накатом бисерным лег кант,
Оплел ажурно диамант
Мерцающий в снегу,
Теперь он в вышитом кругу,
Хрустальным озером застыл,
Флаконом хрупкого стекла,
Но, жизнь внутри еще текла.
И густо выстлался над ним
Холодный и туманный пар,
В трико затянутый фигляр
На сцену вышел пантомим,
Миниатюрами пленим.
Молчаньем скованы уста,
Иглой хирурга неспроста,
Зима стянула порванные рты,
Ланцетовидные видны швы.
Теперь в плену у немоты
Зашитый узловато рот,
Ни возгласа, ни хрипоты не издает.
Молчит и дни, и ночи напролет,
В нем только мимика поет.
Пластично изгибая тело,
Фигляром гибкость овладела.
Туман над ним, туман под ним,
Раскинул пелену.
Хмарь, дымка, пустота…,
Он раб у этого холста,
До той поры, пока душа пуста,
Пока Зима не отпустила его с холста.
Нет, не скорби и не жалей
Своей земли последних дней.
Пусть умирает старый мир,
Он тих и вял, ослаблен, стих,
Постигнув тайны бытия,
На одре смерти лег, и сник,
Весь исхудал, торчит кадык,
Скукожился, совсем притих,
Стал жалок выдохшийся лик.
Он, выживший из сил старик,
Свой опыт жизненный остриг,
Слил с проводов иссякший ток,
Скрижалей пройденных виток,
Смотав путь жизненный в моток,