Нисколько не задумываясь (продумано раньше), гость без сомнения ответил, что, по его мнению, условия в Германии были лучше. Про климат и так понятно. В Германии он работал сначала на сельхозферме, потом на моторном заводе. Охрана была, но там не было постоянного плана (нормы выработки), его били несколько раз, но ни разу не урезали пайку (суточного питания). На Колыме же был план и постоянные требования-нормы. При невыполнении тяжелой физически нормы выработки (дробление киркой породы и перевозка на тачке до отвала), пайка (обычно, количество хлеба) автоматически урезалась, что делало выполнение нормы голодным замерзшим человеком еще труднее. Он (гость) несколько раз «доходил» (истощался до невозможности выполнения работы). В его лагере «доходяг» сначала помещали в лазарет, и это его спасало.

Но самые трудные дни (здесь мнение гостя и Шамана совпадало) начались после отбывания срока. Просто выпустили через проходную со справкой об освобождении, в поношенной лагерной одежде и с минимальным (буквально на несколько дней) количеством денег. Он украл топор, рубил и приносил из леса дрова и обменивал их на любую еду и одежду.

Слава Богу, тогда людей на Колыме не хватало, через неделю удалось устроиться вольнонаемным[21] рабочим в геологическую партию. У него было среднее образование («никто не проверял»), и через два года он поступил на заочный («было уже под 30») в горный техникум (в Магадане, тогда он назывался – политехникум). Так и проработал всю жизнь до пенсии (в СССР в районах Крайнего Севера мужчины[22] оформлялись на пенсию в 55 лет) геологом. Сын окончил Магаданский пединститут (учитель математики и информатики), уехал уже давно в ЦРС (центральные районы страны), внуки. Жена умерла еще во времена перестройки (90-е годы XX века).

Естественно, меня интересовало их поразительное долголетие и здоровье. «Старик» объяснил это хорошей наследственностью (обе старшие сестры прожили больше 100 лет) и пережитым несколько раз опытом вынужденного голодания в лагерях («мне очень мало надо, я могу выжить в зимнем лесу, как и он», кивнул на Шамана, назвав его по имени. Но я обещал имя никому не называть). Это связано либо с «суеверием», либо с программой Шамана быть независимым от личной памяти.

Назвал (определил?) гостя как оптимистичного доброжелательного фаталиста: «В немецком плену было лучше, чем в лагерях, но судьба моя и моих родственников здесь». Уж скоро 70 лет как освободился из лагеря, сам так живу.

Я ушел в город к началу учебного года, а гость еще некоторое время прожил у Шамана и ушел-уехал в свой поселок.

P.S. Когда ему («старику») исполнилось сто лет (редкое событие для поселка Магаданской области), приезжали журналисты. Но, Слава Богу (его слова), скоро перестали интересоваться.

P.S.S. Гость умер в 2023 году в возрасте 103 года.

1. Когда Шаман систематически учился сам (уже 50–60-е годы XX века) по бесплатно доступным в городских библиотеках первоисточникам (это уже в СССР), то не считал, что кто-то из авторов более или менее прав. Просто считал, что Аристотель (формальная логика, силлогизмы), Кант (трансцендентная логика с 12-ю априорными категориями рассудка), Гегель (триадная диалектика: тезис-антитезис-синтез) и Маркс (не только понимать и объяснять, но преобразовывать) являются удобными методологическими формами (здесь имена авторов просто обозначают названия их схем рассуждений) понимания, усвоения и апробации. Тогда же удивился, что нет философских текстов по вероятностной логике (и алгоритмам), которую считал наиболее правдоподобной.