Перед Силантием замерло несколько человек и, перегораживая улочку, подходили еще несколько. Справа от него через плетень перемахнуло тоже несколько теней, охватывая кулачного бойца в "клещи". Никогда в жизни Силантий не бегал и бился до конца, не щадя других и себя, поэтому даже и оглядываться не стал назад, чтобы проверить пути для ретирады. Он привычно повел плечами и, сделав полный вдох, сбил первого напавшего ударом в челюсть, выбивая из него дух и уменьшая количество напавших. Действовавших абсолютно молча и вооруженных дубинами. Несколько минут Силантию удавалось уворачиваться и оставаться на ногах, отправив в беспамятство еще троих злодеев. Но удары сыпались со всех сторон и пробивали блоки, выбивая из него силы и энергию. Кто-то совал в лицо настоящую оглоблю через головы товарищей и уже попал в скулу, содрав кожу и пустив кровь за ворот косоворотки. Ярость и обида, переполнили сердце Силантия и он, заревев зверем, совершенно обезумев от боли, начал бить в полную силу, убивая. Тела валились мертвые ему под ноги, и он прыгал на них, круша ногами уже мертвые грудные клетки с хеканьем и рычаньем, доставая очередного злодея. А удары ответные сыпались на него уже градом и раз за разом Силантий катился под ноги негодяям, и его пытались добить лежачего, не позволяя встать на ноги. Спасала темнота и он снова поднимался, отплевываясь выбитыми зубами и уже видя только одним глазом, чтобы убить ударом очередного облома и получив по голове уже опростоволошенной, очередной удар, упасть снова под ноги мерзавцам. Серп лунный выполз на мгновение из лохмотьев несущихся по ночному небу и это последнее что осталось у Силантия в памяти о том ночном побоище. Он не видел, как склонился над ним, подошедший сзади человек в тулупе волчьем, бесцеремонно, по-хозяйски растолкавший ночных разбойников. Склонился, вглядываясь в кровавое месиво лица и хрипло потребовавший:

– Митька, огня,– требование было выполнено тот час же и в руках у склонившегося над ним человека, появился коробок новомодных теперь в Москве спичек. Человек чиркнул зло спичиной и прикрывая огонек от ветра и дождя, поднес его к самому лицу Силантия.

– Не жилец,– сделал он заключение, увидев кровавую маску и пузыри булькающие на губах находящегося в беспамятстве кулачного бойца.– Добей, Митька, чтобы не мучился,– скомандовал он уже вполне буднично, будто говорил не о человеке, а о бродячей собаке и Митька хряпнул увесистой дубиной по голове лежащему Силантию с добросовестным "Хе", будто чурку березовую колуном собираясь расколоть. В темноте дубина прошла вскользь, содрав с головы кусок кожи вместе с волосами и попав в булыжник на дороге, убедила Митьку, что попала как надо, треснув у него в руках. Такой удар выдержать человеческая голова никакая не могла и Митька даже проверять побрезговал, швырнув испорченный "инструмент" на тело Силантия. Еще несколько минут ушло у ночных татей, на то чтобы собрать тела сподвижников и улица опустела. А Силантий потом полз оставшиеся пятьдесят саженей до своих ворот, с залитыми кровью глазами, до утра. Глаза заплывшие через несколько дней он смог открыть, но видеть никого не хотел и они застыли неподвижно на бородатом, в свежих шрамах лице.

Михаил удивленно приподнял брови, узнав, что злодеями оказались нанятые местным Замоскворецким купцом Сидором Емельяновичем Свиридовым, сторожа и охотники, сопровождающие его обозы. Убивали Силантия и вовсе из-за сущей безделицы. Из-за ста рублей серебром, которые Сидор поставил против двухсот рублей, выставленных нанимателем Силантия – купцом Прохоровым Иваном Федоровичем. Спор возник в избе питейной и был пьяный и глупый. Прохоров похвалялся, что Силантию и десяток с дубьем нипочем, а Свиридов драл его за бороду и шипел, что его, дескать, молодцы за десять рублев серебра, прибьют Силашку этой же ночью. Сыпал на стол серебро и крыл, на чем свет стоит противника, раззадоривая и заводя. Вот так и решилась судьба кулачного бойца. Оценили жизнь его в 200-ти рублей серебром. На, которые конечно можно было купить стадо коров и даже дом с приличным подворьем и огородом в Москве века 19-го, но деньги эти для купцов были плевыми и, им дороже обошлось оплачивать убитых Силантием сторожей и оплата молчания остальных, оставшихся в живых наемников. Пожалели оба потом не один раз о том споре совершенно идиотском, но исправить ничего уже было нельзя. И оба купца, дела свои в Первопрестольной спешно свернули, подавшись в разные стороны.