Один из парней, худой, с рюкзаком-капсулой и серьгой в ухе, держал на вытянутой руке камеру. Он засмеялся:

– Это точно. Смоляное, мать его. Добро пожаловать в Silent Hill по-русски. Смотрите, фонарь опять мерцает. Прям как будто кто-то следит.

Илья остановился неподалёку. С одной стороны – было отрадно видеть хоть кого-то живого, шумного. С другой – они казались слишком яркими, слишком настоящими. Не вписывались в это место. Как пестрые рыбы, запущенные в чёрное озеро.

Он подошёл ближе, и Костя – тот самый парень с серьгой – заметил его.

– Э, мужик, ты не из местных? – спросил он, опуская камеру и делая шаг навстречу.

– Не совсем. Только приехал. А вы что тут делаете?

– Канал ведём. Урбан-легенды, заброшки, вся эта мистика. – Костя говорил быстро, с огоньком, его глаза горели от азарта. – Ты в курсе, что здесь по легенде девочка каждый день прыгает с колокольни?

– Прыгает? – переспросил Илья, словно услышал не то слово, и в груди что-то неприятно кольнуло.

– Ну да. А потом всё сначала. Жива. И снова. Камеры не ловят её. Почти. Но, говорят, иногда… – он понизил голос, будто это была страшилка у костра, – иногда на записи появляется силуэт. Размытый. С вытянутыми руками. Упал – встал. Упал – встал. Каждый день.

– Как зовут эту девочку? – спросил Илья, сам не зная, зачем. Слова вырвались сами, словно кто-то вложил их в его рот.

– Вроде Настя. Есть старая доска, там имя упоминается. Но большая часть стерта. Мы потом туда пойдём. Хотим снять вставку для нового выпуска. Смузи с потусторонним – прям так и назовём.

Девушка позвала Костю обратно:

– Идём! Дрон не ловит сигнал – может, ты со своим телефоном поможешь! Мы его к окну поднимем, может, там что-то словим!

Костя подмигнул Илье:

– Если интересно – приходи вечером. Лезем на колокольню. Хотим снять всё сами. Может, и Настю поймаем. А может, и сами прыгнем – хе-хе.

Он отбежал, а Илья остался. Долго смотрел на ребят, как они бегают, смеются, спорят. Дрон медленно взмыл в воздух и завис над площадью. Из динамика раздался механический писк, будто что-то не работало как надо.

На его мониторе, едва уловимо, появилась тень. Фигура на колокольне. Движущаяся. Очень медленно. Почти незаметно, но Илья видел: она поворачивалась. Голова тени наклонялась набок, как у любопытного ребёнка. Или как у марионетки, которую кто-то держал за ниточки.

Камера дрогнула. Сигнал исчез. Экран вспыхнул серым и погас.

Илья почувствовал, как его ладони покрываются потом, несмотря на холод. Ветер, только что лёгкий, вдруг ударил порывом, захлестнув улицу шорохом листьев и мусора. Он знал. Эта тень смотрела прямо на него.

И не только смотрела.

Она его узнала.

Проснулся он резко, словно его вытолкнули наружу из тёмной воды, с глухим хлопком в ушах и дрожью в конечностях. Воздух пах пылью, потом и чем-то прелым. Илья открыл глаза, но потолок был чужим. Не его. Белые пятна плесени, потрескавшаяся побелка, наклонный срез деревянной балки прямо над головой. Он сидел на узкой кровати в маленькой комнате, заваленной вещами, которые он не узнавал: на полу валялись кроссовки с оборванными шнурками, стопка тетрадей с каракулями на полях, настольная лампа с треснутым абажуром. Всё было слишком тесным, пыльным, чужим.

Но страшнее было другое – тело. Оно было не его.

Он вскочил и бросился к зеркалу, висящему на стене. В тусклом отражении он увидел подростка – худого, взъерошенного, лет семнадцати. Лицо незнакомое: тонкие черты, острые скулы, шрам на подбородке, чуть прищуренный левый глаз. Он пошевелил рукой – и в отражении рука дрогнула с задержкой. От этого несоответствия его чуть не стошнило. Он отшатнулся, хватаясь за край стола, на котором лежали чьи-то старые наушники и недопитый чай.